Теперь он дремал в мягком кресле, опустив вниз пышные усы, склонив голову и, казалось, даже мирно посапывал — этакий домашний, ворчливо-добродушный дедушка у камина. И только когда голос секретаря смолк, обвиняемый поднял припухшие веки.
— Признаете ли вы себя виновным? — спросил Бинкевич.
— Нет, не признаю, — ответил Кох. — Только сегодня я услышал о. страшных вещах, происходивших в Польше. Виновны в них те, кто находится на свободе.
— Кто?
— Мне нет нужды отвечать на этот неуместный вопрос, — глухо откликнулся, обвиняемый.
4
Несколько месяцев тянулся этот процесс, рассчитанный на две недели. Несколько месяцев петлял и хитрил, притворялся и уходил от ответа бывший гауляйтер, бывший рейхскомиссар, бывший лидер фашистской партии, палач и убийца, грабитель и — насильник Эрих Кох.
Чего только не услышали в те дни члены суда и представители прессы! Оказалось, что Кох — «потомственный пролетарий», что рос он в жестокой нужде, потом был простым рабочим, а на фронте в 1915 году стал… социал-демократом! Даже во время пребывания в национал-социалистской партии он, Кох, оставался противником Гитлера. Он, вопреки сопротивлению реакционной бюрократии, затеял «социалистическую индустриализацию Восточной Пруссии». Он превратил этот край в цветущий оазис «социализма», благосостояния и справедливости. Он боролся не только с отечественным, но и с английским капитализмом, с английскими концернами. Он выступал ретивым сторонником классовой борьбы пролетариата. Его прозвали в партии «большевиком». Сам Гитлер называл его «революционером»…
Чудеса следовали за чудесами. Судьи не прерывали обвиняемого. Зато все чаще и чаще раздавались в зале возгласы негодования в ответ на чудовищные измышления гитлеровского последыша, опасного военного преступника, палача и убийцы.
— Завтра он скажет, что был коммунистом! — громко сказал кто-то из представителей прессы.
Эта слова услышал весь зал. И только Кох сделал вид, что сказанное не относится к нему.
А потом говорили свидетели. Процесс то и дело прерывался — на несколько часов, на несколько дней: Коху «становилось худо». И все-таки свидетели выступали один за другим.
— Ложь. Клевета. Поляки подкуплены. Поляки восстановлены против меня. Поляки не вправе меня судить. Это могут сделать только мои соотечественники — немцы.
Но и немцы уже судили Эриха Коха. Каждый день технический секретарь суда принимал и передавал председательствующему десятки и сотни писем из обеих частей Германии — писем, которые ложились новыми» страницами в обвинительное заключение.
Люди не забыли злодеяний бывшего рейхскомиссара. Ведь Кох был палачом не только русских, украинцев, поляков, белорусов, но и многих немцев.
Его «правление» в Кенигсберге ознаменовалось массовыми казнями антифашистов, коммунистов, социал-демократов — тех, чьи родственники сейчас требовали сурового наказания «коричневому прусскому царю».
Бывший партийный деятель из Дюссельдорфа, обращаясь непосредственно к Коху, в письме говорил:
«Вы мастер вранья и обмана, архипалач, который даже в третьей империи не имел конкуренции! Как и все подобного рода креатуры, вы оказались обычным трусом… Мы, жители Восточной Пруссии, требуем справедливого суда над вами».
Сколько раз на процессе Кох пытался снискать расположение общественности, утверждая, что он спас поляков от мучений. По поводу этих слов С. Паликовский из Гейдельберга сообщил суду:
«Это все сущая неправда. Знаю Коха много лет очень хорошо и помню, что он сказал в Кенигсберге в 1942 году:
— Весь польский народ, а также евреев следует как можно скорее истребить. Надо всех их выслать в лагеря».
О жестокости Коха по отношению к немецкому народу писал Август Новицкий из демократической зоны Берлина, потерявший жену и двоих детей, которые были расстреляны по приказу Коха за то, что их муж и отец дезертировал из гитлеровских войск.
«Много тогда было расстреляно людей, потому что они не хотели больше воевать с русскими», — заканчивал письмо Новицкий.
Рихард Кох из Берлина писал:
«Позвольте мне, гражданину ГДР, носящему ту же фамилию, что и преступник, выразить возмущение увертками гитлеровского ставленника перед польским судом.
Питаю надежду, что буду выразителем чувств всех честно мыслящих немцев, а прежде всего тех, которые носят эту фамилию. Фашист Кох — прототип отъявленного и свободного от человеческих чувств преступника — тысячу раз запятнал кровью свое прошлое. Кох был и останется дьяволом в людском образе, как была им Ильза Кох из Бухенвальда. Это — позор для всех тех, кто носит ту же фамилию. Из списка людей, носящих фамилию «Кох», этот преступник давно для нас вычеркнут. Пусть ему об этом официально объявит суд».
Вот еще письмо.
«Пишут вам студенты экономического отделения университета имени Карла Маркса в Лейпциге, пишут вам молодые люди… Ненавидим фашизм и боремся словом и делом против фашистских сил, которые снова поднимают голову на западе нашей отчизны… Процесс Коха должен стать обвинением фашизма. Требуем наивысшей меры наказания».
«Хотела бы вас заверить, — сообщала из Мюнхена фоторепортер У. Борхерт, — что я, как, пожалуй, и каждая честная немка, полагаю, что обвиняемый Кох не имеет никаких симпатий в Федеративной Республике Германии».
Правда, Борхерт преувеличивала. Защитники у Коха нашлись — это были боннские реваншисты. Но их голоса заглушил гул негодования и гнева, прокатившийся в дни процесса по всему миру.
Суд учел требование миллионов простых людей.
9 марта 1959 года военный преступник гитлеровский палач Эрих Кох был приговорен к смертной казни.
Накануне вынесения приговора, на закрытом заседании, суд задал ему вопрос:
— Где спрятана янтарная комната, украденная по вашему приказу из Советского Союза?
Кох тупо посмотрел в пол, потом вскинул на судью злобные и хитрые глазки и отдетил:
— Не знаю.
Глава девятая
ЧЕЛОВЕК, ПОТЕРПЕВШИЙ КРУШЕНИЕ
1
— Итак, список наш почти исчерпан, — невесело сказал Денисов. — Кого можно было отыскать — отыскали, с кем следовало поговорить — поговорили, кто умер — не воскреснет. Лаш молчит, Герте скрылся. Файерабенд выложил все, что знал. Остается…
— Остается Руденко, — продолжил Сергеев.
