— Да, Руденко. Крепкий орешек! Из Киева сообщили, что научного сотрудника по фамилии Руденко в тамошних музеях вообще никогда не было. Где же ее искать? Кто она? И знает ли что-нибудь важное для нас? Вот они, «проклятые вопросы»… Может быть, газета поможет? Откликаются же люди.
После того как «Калининградская правда» опубликовала очерк «В поисках янтарной комнаты», в котором говорилось о Роде, Руденко, киевских и харьковских коллекциях и о многих других вещах, уже известных читателю, поток писем в комиссию еще более возрос. Намного больше стало и посетителей.
Как-то к Сергееву в кабинет вошли два смущенных паренька в телогрейках.
— Вы нас извините за беспокойство, — сразу начал тот, что казался постарше. — Мы обнаружили колодец в подвале. Кажется, он ведет в какой-то потайной ход на Житомирской…
Некий А. Б. Фриев в письме утверждал, что в 1948 году он познакомился с несуществующей племянницей доктора Роде, «проводил с нею время», как он выразился, а потом встретился год спустя…
Но все это были в лучшем случае незначительные сведения, а то и просто анекдоты. Ничего особенного, заслуживающего внимания в письмах не оказалось.
Но как-то в начале августа, просмотрев утреннюю почту, Сергеев ворвался в кабинет Денисова:
— Какое письмо я получил, ты только послушай! Насчет Руденко!
Обычно сдержанный, Денисов даже вскочил с кресла.
— Ну-у?
— Вот, слушай!
«Узнав из газеты о розысках янтарной комнаты, я могу сообщить некоторые сведения о научном сотруднике Киевского музея гражданке Руденко. Встретились мы с ней в конце 1944 года в Вильденгофском дворце, в имении графа фон Шверина, куда я была угнана немцами на сельхозработы. Она рассказала мне, что привезла экспонаты киевских музеев. Я видела эти ящики — они стояли в подвальном помещении дворца.
При отступлении немцы подожгли дворец. Руденко и находившиеся здесь русские пытались приблизиться к зданию, чтобы спасти музейные сокровища, но немцы не пустили. Потом в хутор пришла советская разведка и нас отправили в Ландсберг. Так я потеряла Руденко из виду».
— Подпись есть? И адрес? — спросил Денисов.
— Есть и подпись, и адрес. Фамилия — Буйкова, живет в Калининграде.
— Едем! — решительно сказал Денисов.
— Едем! — поддержал его Олег Николаевич.
Буйковой не оказалось дома. Зато ее сын, рабочий судоремонтного завода, рассказал интересные подробности. Оказывается, Руденко жила в имении со старушкой-няней, у которой чуть ли не во все лицо было родимое пятно. Буйков описал и внешность самой Руденко. Это была женщина лет пятидесяти, среднего роста, гладко причесанная, седая. Как ни приблизительно было описание, оно могло пригодиться.
— В общем, начало удачное, — говорил Сергеев. — Имя Руденко было каким-то полумифическим, но теперь кое-что начинает проясняться.
— Ты погоди радоваться, Олег, — перебил Денисов. — Может быть, ошибка, совпадение?
— Не думаю. Слишком уж много совпадений.
— А я склонен сомневаться. Давай еще раз запросим Киев.
Запрос отправили в тот же день. И через неделю снова получили ответ: научного сотрудника по фамилии Руденко в городских музеях никогда не было.
Тут пришла пора сомневаться даже подчас не в меру доверчивому Сергееву.
Однако вскоре наступила очередь Денисова сообщить отрадную новость.
— Ты не занят? Заходи ко мне, — позвонил он Сергееву.
В кабинете Денисова сидел невысокий, плотных! мужчина средних лет.
— Локшин, Константин Семенович, — представился он.
— Вам не трудно будет повторить для Олега Николаевича то, что вы рассказали? — попросил Денисов.
— Нет, отчего же, с удовольствием! Видите ли, прочитав очерк в «Калининградской правде», я обратил внимание на поразительное совпадение. Мне приходилось бывать в Костроме. Там в художественном училище работает искусствовед Ангелина Павловна Руденко. Она преподает и в других учебных заведениях города. Я немного интересуюсь историей искусства, любопытства ради ходил на некоторые лекции. Читает, надо сказать, замечательно. Пожилая уже, а память какая! Ни единой бумажки в руках. И живо так, интересно говорит. После одной лекции я к ней подошел, разговорились. Даже домой проводил. Она мне тогда кое-что о себе и рассказала. Говорила, что до войны работала в Киеве, потом ее насильно вывезли в Германию. Правда, насчет Берлина она ничего не рассказывала, не знаю, была ли там. А что касается Кенигсберга — был такой у нас разговор, она меня о городе расспрашивала, я ей кое-что сообщил о наших делах. Но расспросить ее подробнее мне было невдомек.
— Очень, очень интересно, Константин Семенович! — обрадовался Сергеев. — Крайне важно все это для нас. Спасибо.
— Ну, что меня благодарить. Сам понимаю, как важна любая деталь в таком деле. Готов помочь, чем могу, и дальше.
— Вы и так нам здорово помогли! — отозвался Сергеев. — Еще раз спасибо.
Локшин ушел. Друзья остались вдвоем.
— Странное все-таки у меня состояние, — признался Олег Николаевич. — Вот, понимаешь, радуюсь каждому сообщению, с. интересом выслушиваю и проверяю его, а уверенности в том, что поиски закончатся успехом… нет у меня такой уверенности.
— Ага! Снова смятение русского интеллигента двадцатого столетия. — Денисов смял папиросу, втиснул окурок в пепельницу. — Я понимаю, куда было бы веселее, приноси нам каждый день поисков хотя бы незначительные находки. Тогда видели бы хоть маленький, да результат. А так получается — впустую работаем. Вот и…
— Ты, наверное, прав, — признался Сергеев. — Что поделаешь, такой характер. Меня еще в детстве, бывало, мать ругала: «Все тебя нетерпежка одолевает». Каюсь, грешен.
— Ну, я тебя агитировать не буду, примеры из истории науки приводить тоже не стану, думаю, знаешь не хуже меня.
Сергеев рассмеялся.
— Да ты, кажется, и в самом деле опять усомнился в моей «благонадежности». Ишь, как нахмурился. Брось! Я ведь с тобой просто настроением поделился. А ты сразу выводы…
Теперь улыбнулся Денисов.
— С детства такой. Бывало, мать бранилась: «Экой ты, прости господи, скоропалительный…» Ладно.
Обменялись мнениями, вспомнили о детстве. Теперь — не хочешь ли прогуляться? У меня что-то голова трещит от всех этих звонков и заседаний. Пойдем побродим часок…
Август и сентябрь — лучшее время года в Калининграде. Дожди в эту пору редки, дни стоят не жаркие, но в меру теплые, тихие, высокое небо синеет над головой, безмолвны бесчисленные городские парки и скверы, иссиня-зелена вода во рвах возле порта, в озерах и бассейнах, там и тут разбросанных по городу. Хорошо!
Денисов и Сергеев брели по улице Дмитрия Донского, сплошь заросшей зеленью. И говорили все о том же.
— Вот что непонятно: почему из Киева так отвечают? — задумчиво сказал Сергеев.
— Пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Руденко могла замести следы. Не думаю, чтобы ее вывезли в Германию насильно.
— В общем, дело интересное. Едем? — как в прошлый раз, спросил Сергеев.
— К сожалению, тебе придется ехать одному. У меня обстановка складывается так, что не могу отлучиться. Есть другие дела.
