Дневник. 2009 год.

пробираюсь ближе к кабине за какую-то шерстяную занавеску и вижу там полицейского, которому пытаюсь объяснить, что я русский журналист. В ответ на это полицейский протягивает руку, кладет пальцы мне на веки и отчаянно давит, приговаривая: кричи. Тут я просыпаюсь.

По материалистической привычке искать объяснение для снов понимаю, что сон вызван крошечной информацией в газете. Министр Фурсенко издал приказ, которым в список обязательной литературы для изучения в школе включил «Архипелаг ГУЛАГ». Один филолог, В. В. Путин, предложил, посоветовал, другой филолог, Фурсенко – немедленно выполнил. Кто там шагает левой?

Еще пару дней назад прочел книгу Вл. Личутина«Последний колдун». Здесь его первая знаменитая повесть-открытие «Обработано – время свадеб» и собственно повесть «Последний колдун». Отношение у меня ко всему этому сложное: Личутин, конечно, просто волшебник слов, его фраза вибрирует и светится. Но все это одна какая-то фреска, которую Личутин пишет всю жизнь. Не очень-то это и ясно: существуют ли эти люди, этот язык и эти отношения? Но ведь и мир Фолкнера – тоже придуманный мир.

Написал письмо Марку и, как всегда, еду вечером на дачу.

19 сентября, суббота. Хорошо выспался. Весь вчерашний день, несмотря на то что пытался себя занять, был посвящен чувству удивительной неприкаянности. Все в мире было пусто, целей нет, погода ухудшилась, дождит, похолодало. В Интернете вчера прочел, а потом Ашот опустил мне в почтовый ящик еще и заметку из «Коммерсанта»: в короткий список «Ясной Поляны» я не попал. Паша Басинский долго объяснял корреспонденту, будто перед кем-то оправдываясь: «сильный список», «трудный выбор». Оставили троих, Василия Голованова – с нон-фикшен об острове Колгуеве, Романа Сенчина с «крестьянством», о современной деревне, и «ретрорассказ с домовыми» Игоря Малышева. С чувством удовлетворения выписываю имена моих хороших знакомых или даже друзей, входящих в жюри: Лев Аннинский, Игорь Золотусский, Валентин Курбатов, Владислав Отрошенко, Павел Басинский. Председательствует непосредственно граф и помещик Владимир Толстой, охарактеризованный в качестве «журналиста, эссеиста и директора». Один из них, выпускник Лита Паша Басинский, в своей жизни все же написал роман, о котором мне так своеобразно говорил Юра Поляков. Никто, конечно, ничего не прочел.

Утром на термометре было ноль градусов, потом засияло солнышко. Надо работать и перестать кукситься. Начал с того, что прочел довольно большой материал Кати Писаревой «Во втором составе». Достоинством является, что Катя пытается, хоть и на примере театра, показать судьбу человека во времени, т. е. целую жизнь, и это мне кажется важным. К сожалению, много рассказано, а не показано, язык почти не держит повествования. Катя не знает реальностей театра, настоящей работы режиссера, актеров, даже уборщицы. Но замах энергичен.

За Катиной работой принялся опять за чтение к конкурсу «Пенне». Здесь – Евгений Скоблов. «Сборник неразрешимых задач. Рассказы» – книжка занимательная по многим параметрам. Во-первых, издание осуществлено Хмельницкой областной организацией Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины». Во-вторых, я не понимаю людей, заявивших ее на конкурс. Они что, ничего не читают? Язык в лучшем случае областной газеты, содержание – между пошлостью и предельной облегченностью. Как так можно писать и как в этом случае на что-то претендовать?

«– Есть ли у вам чернила? – осведомился он у продавца, – желательно, зеленые, плохо смываемые и подешевле?» -Это почти начало рассказа, а последние слова этой цитаты почти конец этого рассказа. Чтобы читатель не мучился, сразу сообщу, что чернила покупателю нужны для того, чтобы залить ими работу молодого конкурента в рабочей карьере. Но какова аранжировка!

«– Подойдите к вон тому стеллажу, – сказала кассир, – там должны быть чернила, всякие. Наверное, есть и зеленые.

Мужчина долго перебирал пузырьки, внимательно разглядывал этикетки. Один раскрутил и понюхал содержимое.

– Нашел, – сказал он, – вот.

Девушка выбила чек и пошутила:

– Уж не яйца ли собираетесь покрасить? (потом спохватилась и покраснела, Пасху справили полтора месяца назад).

– Нет, – очень серьезно ответил мужчина, до него не дошел ни первый, ни второй смысл шутки, – не для того».

Ах-ах, Евгений Маркович Скоблов, рядом с вами Александр Потемкин, опять осчастлививший нас новым романом, – это просто бог. Кстати, роман рекламируется по «Эху Москвы». Вот какие чудеса делают деньги!

В неровном потоке конкурса все же попадаются и книги, доставляющие тебе удовольствие как читателю и вызывающие восхищение как у профессионала. Это ведь правило известное, профессионал готов учиться до самого последнего вздоха. Вот и я иногда думаю, что я-то так не умею, мне подобного текстового изобилия, как Личутину, или такой стилистической утонченнос­­ти, как у Рябинина, не добиться. Но, с другой стороны, писатель всегда ра­­ботает только так, как заведен его биологический механизм. Мама с папой водят его рукой, а он сам лишь пытается усовершенствовать, что ему дано. И я не скажу, что кривая этого усовершенствования очень высока. Графом надо родиться.

«Заговор лилипутов», книгу Юрия Рябинина, я начал читать с некоторой настороженностью. Первая повесть – цепь их создает вязь книги – написана, видимо, довольно давно. В предисловии Владимира Максимова, датированном 1994-м годом, присутствует слово «стилизация». Я её, хотя сам постоянно пользуюсь этим приемом, не люблю, впрочем, у меня скорее театральная демонстрация стиля, за тонкой перегородкой которой всегда красуется автор. Здесь нечто другое, полное вживание в эпоху и аромат не только обстановки ушедшего, но и ощущение людей отхлынувших времен. Очень здорово.

Пока прочел две повести: «Исчезнувшее имение» и «Заговор лилипутов». Последняя – провинциальная жизнь конца ХIХ века, купцы, актрисы, гимназисты, кутежи, сопливые революционеры. Точно, неторопливо, подробно и в конечном итоге грустно. Первая – тот же век, но ближе к 12-му году, здесь крестьянско-помещичья точность, пореформенные мужики, бабы, гувернер, все с ароматом «Войны и мира», но барская охота, лес, лесной мужик– молчальник – почти как у Тургенева. Еще некое обрамляющее предание – имение, утонувшее в болоте, почти мистика. Истоки такой точности, до которой признанный либеральный специалист по стилизации Вл. Сорокин недотягивает, обнажены – МГУ, филолог. У автора все еще впереди – 1964 год рождения.

Под вечер скоростным чтением я одолел еще одну книгу «Любовь фрау Клейст» Ирины Муравьевой. На обложке, кроме сразу же смутившего заявления «высокая проза» два авторитетных мнения: Миша Шишкин и Александр Кабаков. Кабаков пишет: «Ирина Муравьева – самый, по-моему, интересный русский зарубежный прозаик Новейшего времени. Безупречная память, тонкий слух, высокопрофессиональная наблюдательность и дар сострадания – что еще нужно хорошему писателю? Всем этим обладает Муравьева. Бог ей в помощь». Не очень представляю, чтобы, скажем, Тургенев написал что-либо подобное о Льве Толстом и сразу заглядываю в аннотацию. Дальше – больше: «…это не попсовая песенка-одногодка, а виртуозное симфоническое произведение, созданное на века. Это роман-музыка, которую можно слушать многократно, потому что все в ней – наслаждение: великолепный язык, поразительное чувство ритма, полифония мотивов и та правда, которая приподнимает завесу над вечностью». Не слабо. Мне это отчаянно напоминает аннотацию на книгу моего ученика Сережи Самсонова, кажется, и издательство то же – «Эксмо», поэтому заглядываю сначала в выходные данные – редактор М. Туровская. Имя известное, но думаю, что не та, той, знаменитой, уже так много лет. Это моя привычка книгу сначала обнюхать.

На последней странице обложки молодая дама, очень похожая по стати на Симону Синьоре – родилась в Москве, в 1985 году уехала с семьей в Америку, в Бостон, начинала как литературовед.

На первой же, уже рассмотренной мною странице обложке книги есть, как я уже писал, высказывание Мих. Шишкина. Все свои. «Это проза странная. Издатели пытаются ее упихнуть в жанр «женской прозы», а жанр для нее маловат, трещит по швам». Здесь Михаил выдает желаемое за действительное. Или от долгого житья за рубежом оба уже не понимают, что такое русская проза. Это традиционный и обычный постмодернистский роман, где писатель пишет роман, и одновременно