Саша Киселева, Вера Максимова все явились с точностью курьерского поезда. Это была просьба начальства, обращенная к постоянному ведущему Анатолию Макарову: что-нибудь помоложе, все зубры литературы в эфире уже отметились. Надо сказать, что мои ребята не подкачали: собственно, поставлено было два вопроса: что они думают о сегодняшней литературе, ее состоянии, и что они думают о литературной тусовке? Но был и еще один вопросик, который я бы назвал провокационным и злым. Дело в том, что утром я достал из ящика газету со списком писателей, которые едут в Лондон на неделю русского языка и лондонскую ярмарку, зачитал его и спросил у ребят, кого они, молодые литераторы, знают из этого списка: Терехов, Маканин, Славникова, Архангельский, Шишкин, Быков. В списке, конечно, все имена очень достойные, но опять же – молодые их не знают.
Прямо с Пятницкой поехал в институт, где довольно долго сидел над работой Сони, а потом вместе с Ашотом пешком шли домой. Обо всем переговорили, о зарплате, о неравенстве в институте, о бухгалтерии, где оказалась дочь главного бухгалтера, получившая литературное образование. Девушка, впрочем, очень неплохая и толковая. Все, естественно, получают много больше, чем М. О. Чудакова. У нее ведь ведет всего-навсего четверть ставки.
Семинар прошел быстро. Саша Кузнецова дала на обсуждение рассказ «Счастливая жизнь Жерара», хорошо, плотно написанный рассказ – здесь молодой парень-историк, его мать, живущая в недалекой провинции, в общем, семейная история. Для художественной полноты чуть не хватает пространства времени, все это крепко, с «художественными средствами» выписано. На нашей защите диплома рассказ прошел бы с большим успехом, но была здесь и некая литературная заданность, которую ребята быстро углядели. Я по обычаю отбивал, но понимал, что ребята, многие из которых пишут значительно хуже, попали в точку.
Сегодня же Соня отнесла в «Фаланстер» по пятку моих книг – и «Твербуль» с Дневником и переписку с Авербухом, я хочу посмотреть, как это будет продаваться.
Я давно заметил, что я человек долга. Так жалко Любовь Михайловну, которая договорилась, что я пойду в театр Пушкина на спектакль «Офис», но два дня назад позвонила Галина Александровна Ореханова – 21-го в театре у Т. В. Дорониной премьера, которой я давно ждал и даже боялся – «Мастер и Маргарита» в постановке Валеры Беляковича. Я уже было стал отговариваться, что приду в следующий раз, но Галина Александровна сказала, что на этот раз сам Белякович выйдет на сцену в роли Воланда. Предупредить Любовь Михайловну я уже не мог.
До похода в театр, почти как обычно, пошел с Юрием Ивановичем, – мне еще предстояло дать интервью Русскому телевидению. Грядет день рождения Ленина, и, как обычно, в это время все вспоминают, что я единственный автор романа о Ленине, написанного после перестройки. Неожиданность момента заключается в том, что никто этого романа не читал, и в соответствии с наплывом времени предполагают, что роман вполне в духе эпохи, а точнее, в духе покойного Волкогонова. Так и тут, мне задали три вопроса и на все три, как я понимал, почти издеваясь над корреспондентом, он не получал искомого, вернее, подходящего к современной идеологии, ответа. Дескать, Ленин превратился в миф, а разве Александр Македонский и Иван Грозный не мифы? Но в мифы переходит далеко не каждый деятель. Поговорили о красном терроре. А разве не было белого? Разве перемена формации, при которой происходит депопуляция народа, не террор? А разве не существует экономического террора? И так далее.
Теперь о «Мастере». Собственно, почти впервые я вижу МХАТ им. Горького не только полным, а буквально набитым. Посадили нас с Юрием Ивановичем в первый ряд. На этот раз я цветов не брал, а приготовил с подарочной надписью для Беляковича свою новую книжку. Так потом с первого же ряда ему ее и вручил.
Я ведь так долго живу, что помню и спектакль Любимова с чуть обнаженной Маргаритой, качающейся на часовом маятнике. Это, к сожалению, все, что я помню. Начался спектакль так, что я немножко заволновался. На сцене на каких-то цепях висели листы тонкого белого металла. Ну вот, опять у Валеры какие-то металлические конструкции, как в его спектакле по Островскому. Но погас свет, и на этих листах высветился почерк Булгакова, а сами листы превратились в листы рукописи, парящие в темном небе. Ну да, как бы рукописями Булгакова был оформлен спектакль и в театре Гоголя. Но вот из-за этого металла с грохотом и звоном появилась свита, спектакль начался. Совершенно неожиданным, а не привычным сухим джентльменом, вышел Воланд у Кабанова. Это было мгновенное разочарование, что не играет сам Белякович. Но и Кабанов творит что-то необыкновенное по отдаче и характеру. Здесь я опять засомневался, но немедленно понял, здесь нет стремления, булгаковский текст полностью перевести в сценическое действие – другая художественная эстетика. Огромные куски текста, будто в радиопередаче, были просто произнесены. Это был дерзкий, но вполне удавшийся замысел. Первое действие шло два с половиной часа. Практически зал выслушал почти полный текст романа. Это, по крайней мере, серьезнее того, что на телевидении показал нам Бортко. Об отдельных сценах: в ресторане (я сразу подумал о минувшем съезде кинематографистов) бал, на Патриарших прудах я уже и не говорю…
Юра парень славный, оборудование, включая «садовую» бензопилу, которой можно работать одной рукой, у него с собой в рюкзаке. Вполне спортивный, рабочая одежда тоже в рюкзаке, я его даже и не признал, когда встречал. По специальности он агроном, кажется, даже в Тимирязевке и работает, но сколотил – он за главного, – бригаду и теперь ездит по всему Подмосковью.
Доехали в разговорах быстро, зарабатывает он, видимо, хорошо, есть машина, но из той породы русских людей, который не может согласиться с существующим порядком. Поговорили о богатстве, о насилии над русскими, о так называемом русском фашизме. Кстати, любопытный знак, вчера днем, между прочим, перемолвились с Женей Сидоровым, он рассказал, что в центре Ролана Быкова был намечен к показу фильм, который чуть ли так и не назывался – «Русский фашизм», но, по словам Жени, «скинхеды» окружили толпою дом, и показ не состоялся. Русский националист – для меня понятие не бранное.
Как только приехал в Обнинск, раздался звонок Лени Колпакова: умер Глоцарь и сегодня с ним прощаются в Доме литераторов. К сожалению, я уже подъехать не смогу. Лег в ночь на 19-е в постель и не проснулся. Под Пасху. А потом опять новый звонок: на этот раз Саша Колесников, он, как и я, в разных комиссиях, не забыл ли я, что мы сегодня с ним идем на «Горе от ума» у Любимова? Мы рабы нашей мобильной связи. Конечно, забыл, но обязательно пойду: во-первых, это новый спектакль, который Любимов подготовил к своему 90-летию, во-вторых, срабатывает интуиция, что надо себя пересилить, с чем-то я там встречусь любопытным.
Пишу все это на даче. Вчера вечером прочел, что Михаил Кузмин обладал редкой способностью работать везде. Я вот тоже последнее время вожу с собою компьютер. Юра, я слышу с террасы, режет яблони. Все это продолжается часа два, потом он полез замазывать какой-то пастой сверкающие первозданной свежестью срезы на яблонях. Я уже начинаю греть чай. Посчитали расходы – 5 тысяч рублей. На участке осталась целая гора толстых и тонких веток. Убирать ничего не стал, да я бы и не смог. Как удивительно я приноравливаюсь к старости, начал на нее ссылаться. В пятницу или субботу приедет Витя и все уберет.
Но какая же у меня неуемная жадность и к людям, и к стремлению докопаться через них до постулатов устройства нашего отечества. Во всем этом есть какое-то нездоровье, пусть даже будет плохо,
