свободен, Шеверт развернул примявшуюся бумажку и начал читать.
Сказочник ждал своего господина. Он сидел на ступеньке у пустующего трона и задумчиво перелистывал им же написанную историю. Сказочник размышлял… О чем? О мимолетности смертного бытия, о любви и равнодушии, о том, что всякий дурной поступок обязательно потянет за собой множество добрых и самоотверженных дел… И еще много о чем думал маленький кэльчу у трона Покровителя.
Он так глубоко ушел в себя, что не заметил, как вернулся Хинкатапи.
— Сказочник! — обрадовался Поковитель, — рад, очень рад тебя снова видеть. Где ты был все это время?
Кэльчу поднял на Бога печальные глаза, осторожно закрыл книгу.
— Я не знаю, Отец. Не знаю, где я был… Но это так походило на сон!
— И что же тебе привиделось? — Хинкатапи в предвкушении хорошей истории потирал ладони.
— Это было так странно и страшно, — прошептал Сказочник, — мне снилось… Будто бы я… по воле твоей, Отец, был элеаной без крыльев. И будто бы не помнил себя, а думал, что худенькое тельце, лишенное крыльев — мое собственное.
— И что? — Хинкатапи в нетерпении даже заерзал на троне, совсем как обычный смертный.
— Она совершила страшное предательство, эта элеана. Или наоборот, принесла огромную жертву, — глухо ответил Сказочник, — но, верно, искупила и первое, и второе собственной кровью. И затем… затем я проснулся здесь, и стал ждать тебя, повелитель.
Ничего невозможно было понять по лицу Бога.
Хинкатапи откинулся на спинку трона, покрутил в пальцах изумруд — и отшвырнул его, словно мусор.
— Ты записал эту историю? — наконец спросил Бог Сказочника.
— Конечно! — кэльчу уверенно похлопал ладонью по пухленькому переплету книги, — я записал ее для тебя, Покровитель, дабы ты мог развлечь себя в час утренних сумерек.
Хинкатапи скупо улыбнулся, покачал большой головой.
— Наверное, длинная повесть получилась? Недосуг мне ее читать… Дел много накопилось, что поделаешь!
Он помолчал, глубоко задумавшись. Затем встрепенулся и, будто забыв, о чем шла речь, полюбопытствовал:
— Так… о чем твоя новая история? О том, как важно быть на своем месте в нужное время? И вовремя пустить стрелу в глаз болотному волку?
Сказочник прижал к груди книгу, с легким укором поглядел на повелителя своего и господина.
— О любви, Отец. Эта история — всего лишь о любви.
Шеверт рассмеялся. Кто бы мог подумать, а?!!
«Жестоки шутки твои, Отец и Покровитель».
Его начинало клонить в сон, а мыльный пузырь несся куда-то сквозь мрак и холод.
Перед глазами мелькало, словно сполохи зарниц, все то, что осталось под небесами Эртинойса.
И Шеверт увидел…
Андоли.
Она неподвижно лежала на спине, раскинув тонкие руки и глядя куда-то сквозь небо. Ее косы разметались по бурому песку, а на лице застыло удивление, словно за миг до погружения во мрак она вспомнила нечто удивительное и очень важное.
Хофру.
Скорчившись на носилках, которые несли два дюжих серкт, он, казалось, заснул. Но стоило присмотреться внимательнее, как в глаза бросалась угрюмая синева губ, сведенные судорогой пальцы, неестественно вывернутая голова.
Его несли к Царице серкт, со всеми предосторожностями — и совершенно зря. Потому что сон жреца Хофру быстро и незаметно увел его в вечность, укрыв от гнева властительницы.
Териклес…
Золотое чудовище в белом платье, Царица, не рожденная женщиной, но созданная страшным ритуалом хранителей таинств…
Она кричала. Долго. Страшно. Царапая острыми ногтями лицо, оставляя на гладкой коже глубокие кровавые борозды.
Териклес все поняла — а может быть, и почувствовала то, что Ключ снова, в который раз ускользнул от нее, а Врата Ста Миров так и остались недосягаемы.
Быть может, она даже поняла, что кто-то воспользовался вратами — а это означало… Конечно же, нешуточную угрозу для серкт, и для Териклес в первую очередь. Пища, множество свежих и вкусных миров, улизнула от Царицы и отправилась в старый добрый Эртинойс.
Шеверт устало вздохнул.
Ну, вот и все… А теперь — спать, спать. В конце долгого и опасного пути стоит прилечь и передохнуть.
На миг он пожалел о том, что так и не вспомнил самого себя, каким он был до кошмаров в подземельях Дворца, и была ли у него семья… Но теперь — да, теперь все это было далеко и не важно.
Шеверт аккуратно сложил вчетверо легенду о Сказочнике, сунул за пазуху. Занятно все вышло, н-да. Особенно насчет Андоли — сказано ведь, большой шутник этот Хинкатапи, только шутки у него порой жестокие. И к чему было затеваться со Сказочником? Неужели только для того, чтобы спасти Дар-Теена в Гнилых топях, а затем пристрелить? В нужное время в нужном месте, так это надо понимать?
«Будь ты рядом, я бы с тобой поспорил», — сонно шепнул кэльчу, устраиваясь поудобнее на пружинящей поверхности радужной мембраны.
… Но если записанное на бумаге все-таки было правдой, и Хинкатапи вернулся на свой трон… Значит там, в прошлом, у северянина все получилось?..
Эпилог
Хорошо, когда в лицо веет соленой прохладой моря.
Хорошо, когда над головой — вечно синее небо, а вокруг распахивает объятия бирюзовый океан междумирья.
Хорошо, когда гребцы дружно вспенивают веслами воду, а острый нос галеры режет бесконечность, словно горячий нож — масло.
Хорошо…
Все это нравится только первые лунные циклы. Потом — смертельно надоедает, как надоедает соленая и высушенная на солнце рыба, такая жесткая, что зубы поломать можно. Пресную воду, правда, жрецы делают. В огромных, закрытых крышками чанах, где соленая вода громко булькает, но вытекает из тонкой бронзовой трубочки уже пресная, пригодная для питья.
Что еще?
Запасы овощей подходят к концу, скоро останется несколько бочек квашеной капусты да яблок, апельсины доели на прошлое полнолуние. Одно радует: жрецы перешептываются о том, что путешествие подходит к концу. Еще немного, и они доберутся до земель обитаемых, а там… Уж там-то можно будет разгуляться!
Послушник Хофру щурился на бирюзовую гладь моря. Царил полный штиль, его называют «мертвым». Солнце палило от души, раскаленный добела диск на светлом, будто выгоревшем небе.
И где же он, этот мир?
— Эй, ты! — Хофру повернулся на окрик.
Так и есть, наставник вышел на палубу и застал своего подопечного за пустым созерцанием моря.
