«Поздно жалеть», — пробурчал кто-то незнакомый в душе кэльчу, — «живую надо было жалеть, ей теперь все равно!»
«Ох, ну а что я должен был делать, когда она еще с нами в Лабиринт ходила и была живее некуда?» — разозлился Шеверт, — «она мне никогда не нравилась, и я прав оказался! Пустила девка стрелу в ийлура, не подоспей мы с Хофру — и, быть может, оттащила бы Северянина к Царице… А уж та ведьма точно бы вырезала Ключ у него из груди…»
«Да-а», — протянул невидимый собеседник, — «теперь-то точно ничего не поделаешь…»
И умолк. Победа в этом коротком споре осталась за Шевертом, и он, воспрянув, заторопился дальше — хотя ноги совершенно отказывались нести такую тяжесть.
Потом он остановился. Но не потому, что не смог идти дальше, и не потому, что уперся в тупик: просто коридор вывел его в зал, похожий на полый ледяной куб.
Здесь все светилось: потолок, стены, испещренные картинками — «Так писали самые древние», — вдруг понял кэльчу. А в центре, на трех ступенях, возвышалась ледяная арка.
— Так это и есть Врата? — Шеверт покрутил головой.
Выхода из зала не было. И, похоже, его путешествие подошло к концу.
Шеверт едва не запрыгал от радости. Еще бы! Он добрался до этих, побери их Шейнира, Врат. И он, помимо всего, был еще жив — значит, оставалась надежда, что Дар-Теен без приключений отправится в свое время исправлять ошибки прошлого.
Кряхтя от натуги, кэльчу поднялся на ступени, осторожно сгрузил ийлура к подножию арки и принялся осматриваться.
Ну да, похоже, это и были Врата: вот и знакомая уже надпись на старом наречии кэльчу. Та самая, что не мог прочитать Хофру…
— Теперь у меня есть Ключ, — вслух произнес Шеверт, надеясь, что хозяева Пирамиды его услышат, — но что делать дальше?
Он обошел Врата. Даже ковырнул пальцем древний синий лед, из которого была изваяна арка — ничего не изменилось…
— И толку от этого Ключа? — возмутился Шеверт.
Внезапно будто гвоздь под сердце вогнали, и кэльчу выругался. Боги, как не вовремя! И под рукой, естественно, ни зелья Хофру, ни верной травки хибиса…
«Ничего, обойдется,» — он присел, оперся спиной о Врата и постарался дышать глубоко и спокойно. Боль медленно отступила, но костлявая рука смерти продолжала, словно в нетерпении, тискать сердце.
«Не вовремя», — Шеверт хмуро огляделся, — «тоже мне, боги! Ну хоть бы подсказку дали, хотя бы ма-аленькую!»
Взгляд скользил по стенам, цепляясь за причудливые завитушки древнего письма. Шеверт вздрогнул: ему померещилось, что буквы сами по себе меняют очертания, сливаются в новый узор, словно капли дождя на оконном стекле. Едва веря собственным глазам, он прочел: «Как только кровь жертвы алтарь оросит, для странника мир новый будет открыт».
— А, так вот в чем дело, — усмехнулся кэльчу, — всем нужна жертва, да? Даже глупой ледяной пирамиде никак не обойтись без жертвы!
Затем, помолчав, добавил с обидой:
— Ну а то… как же без крови и жертвы? За все нужно платить. А уж за новый мир — нужно хорошо и много заплатить хозяевам…
Вздохнув, Шеверт поискал глазами алтарь, но тут же решил, что как раз на алтаре и расположены Врата. Он взял нож, повертел его в руках. Жертва так жертва, ничего не поделаешь — уж Царица серкт наверняка бы резала своих подданных, как баранов, лишь бы заграбастать побольше новых земель.
Шеверт подкатил рукав куртки, зажмурился и полоснул себя по локтевому сгибу. Тут же на пол спелыми ягодками земляники упали первые капли; пирамида содрогнулась, словно вздохнула — и Врата начали оживать, окутываясь радужным облаком.
— Так-то лучше, — буркнул Шеверт и на всякий случай подвинул ийлура ближе к вратам.
Шлеп. Шлеп. Шлеп-шлеп.
Капли бодро срывались, пролетали то короткое расстояние, что отделяло их от алтаря — и мгновенно впитывались в пористый лед. Радужное облако внутри арки собралось живым клубком, и начало отползать от центра, словно пенка на кипящем варенье. А там… там открылось самое обычное, бархатно-черное небо, полное крупных звезд.
— Хм, — только и сказал Шеверт.
Он выпрямился перед этим куском неба, где, словно россыпи драгоценных камней, плавали миры — новые земли, новые боги, новые смертные… Затем, осмелев, обратился к пирамиде. Ведь она, конечно же, все слышала и следила за ним.
— Мне бы… уважаемая… увидеть Эртинойс. Тот Эртинойс, откуда пришел северянин.
Небо подернулось розовой дымкой, свернулось в разноцветный ком — а затем брызнуло во все стороны, словно разбитое зеркало.
Перед глазами замельтешили зеленые луга, южный лес, Дикие земли, холмы Кэльчу… Крылатые элеаны задорно черкали небо, одинокий ийлур торопился куда-то по тракту… И кэльчу, маленький кэльчу подгонял неповоротливого щера.
Шеверт торопливо заморгал: в слезах все расплывалось, впитывалось в радугу по крайм врат. Тот самый Эртинойс, старый и добрый мир без серкт, и без башни Могущества.
— Благодарю, — учтиво сказал кэльчу.
Почесав затылок и почти не ощущая, как по руке струится кровь, он наклонился и подтащил Дар- Теена к арке.
— Ну, всего доброго тебе, приятель.
На какой-то миг Шеверту показалось, что ийлур тихо вздохнул, и что его веки затрепетали, как у просыпающегося смертного.
— Прощай, Северянин.
И кэльчу, поднатужившись, столкнул ийлура туда, где разворачивалось полотно старого Эртинойса. Столкнул будто в воду; тело Дар-Теена несколько секунд держалось на поверхности, а затем начало погружаться в зелень холмов, уходя все дальше и дальше…
Шеверт улыбнулся, потер ладони.
— Ну, вот и все!
На душе стало радостно и легко. Все оказалось просто: столкнуть ийлура в зеленую дымку, перевязать руку…
Через удар сердца Шеверт завопил от нестерпимой, сводящей с ума боли. Пирамида выполнила то, что от нее хотели… А жертва — жертва была обещана.
В кожу впились тысячи ледяных игл. Стены угрожающе надвинулись, а затем и вовсе слились в ледяной шар, который окутал барахтающегося и брыкающегося Шеверта.
Наверное, он кричал — но уже не понимал и не помнил этого.
Не осознавал он и того, что его тело вдруг оказалось разъятым на тысячи маленьких кусочков, и что за каждой каплей крови жадно тянулись руки смертных, нарисованных на стенах пирамиды.
Кровь. Тьма… Полет сквозь сумерки.
… Свет.
«Все закончилось, да?»
Шеверт плавал внутри мыльного пузыря, за стенками которого остались кромешная тьма и холод. И он был совершенно цел, даже шрама на руке не осталось.
«Вот те раз», — Шеверт ошеломленно ощупал собственную грудь, — «что это было-то?»
И вдруг пальцы наткнулись на листок бумаги, тот самый, что ему впопыхах сунула Андоли.
«Прочитаешь, когда…» — вспомнил Шеверт последние слова Андоли.
«Но ведь все… закончилось», — подсказал ему кто-то, прячущийся в солнечном луче.
Закончилось? Наверное.
И, не испытывая ни особой тоски по былому, ни особой радости от того, что теперь он совершенно
