рождены два брата, равные друг другу… О том, как только один из них должен был стать вождем, а судьба второго…
— Довольно! — громыхнул бог. И, уже чуть спокойнее, добавил, — довольно песен!
Брови богини удивленно поползли вверх.
— Тогда чего ты хочешь, мой божественный супруг?
Гиллея съежилась, когда палец
— Ее. Я желаю видеть эту женщину в своих покоях.
— Это будет стоить ей жизни, — на губах богини появилась задумчивая улыбка, — теперь послушаем, что скажет смертная.
— Согласна.
И Гиллея, высоко подняв голову, взглянула прямо в глаза богу Первородного пламени.
…Он устало оперся о стену и несколько мгновений молча рассматривал ее. Затем рассеянно провел пальцами по рваному шраму через все предплечье.
— Как тебя зовут?
— Гиллея.
— И зачем ты здесь?
Она аккуратно заворачивала домру в войлок. Плевать на то, что жить осталось совсем ничего… Но до самого последнего мгновения она останется самой собой, дочерью великого воина. И в этом честь ее рода.
— Я пришла просить о помощи. И готова платить высокую цену только за то, чтобы ты выслушал.
Бог огня усмехнулся.
— Почему же ты не обратилась к верховному жрецу? Он принесет жертву богине и…
— Потому что у нас больше нет верховного жреца, — домра уютно пристроилась за спиной, — потому что у нас больше нет своего святилища, только этот страшный храм, ваше жилище… И нас всего осталась жалкая горстка… О, не смотри на меня
Он вздохнул. Прошелся по залу, размышляя.
— Я не понимаю только одного. Ты готова отдать собственную жизнь только ради того, чтобы поговорить со мной?
— Это не просто разговор, — Гиллея сделала маленький шажок навстречу, — я готова отдать свою жизнь за то, чтобы ты остановил…
— С какой стати ты решила, что твоя жертва не будет
И тут Гиллея не выдержала. Подскочив к богу, вцепилась в ворот его безукоризненно чистой туники и прошипела в лицо:
— Во что ты превратился? Твой род почти вымер, Тиорин! Тэут-Ахи, твоя богиня и хозяйка, истребляет все живое, да и прочие поступают также! Я, женщина из твоего рода, готова отдать жизнь только за право говорить с тобой наедине… А ты… ты…
Железные пальцы сомкнулись на ее запястьях, и бог без всяких усилий оторвал ее от вышитого золотыми нитями ворота.
— Да, я изменился. И глупо полагать, что я брошусь спасать тех, кто отдал меня
— Опомнись, — в горле застрял горький комок, и Гиллея поняла, что еще немного — и разревется, — о чем… о чем ты говоришь? Те, кто сделали это, уже давно шагнули за край неба. Их дети — тоже. Сколько поколений должно уйти, прежде чем ты вспомнишь о том, что был таким же человеком?!! Или ты дождешься, когда
Он отшвырнул ее от себя, словно невесомую былинку. Печально хрустнула домра, ударившись о каменную стену, и Гиллея поняла, что домре конец. Да и ей самой, похоже, конец. Всему племени…
— Да как ты смеешь?!
— Смею! — рявкнула Гиллея, — как видишь, мне нечего терять! Я знаю, что скоро тоже окажусь за небом… Я готова стать на колени, Тиорин.
Она и в самом деле опустилась на пол и молитвенно сложила руки.
— Помоги нам. Больше никто не заступится, и никто не спасет. Останови старших богов, правь сам всем предгорьем… Мы не можем жить среди пожарищ, Тиорин, мы просто исчезнем… И не можем бесконечно прятаться от старших, когда они выходят из Бездны поразвлечься.
Бог задумчиво смотрел на нее. В серых глазах плясали огненные искры, готовые переродиться в пламя. А потом он легко поднял Гиллею и поставил на ноги.
— Теперь я вижу… Ты очень похожа… на мою жену. Кажется, ее тоже… звали так же, как и тебя. Сколько лет назад она отправилась за небо?
Гиллея мотнула головой.
— Не помню. Я была совсем ребенком… Ты… поможешь нам?
Он хмуро потер шрам на предплечье.
— Не знаю. Это будет нелегко… Ты ведь знаешь,
Гиллея молча кивнула. Разумеется, она знала… Кровь. Жертвы, скрепленные верой…
— Значит, я не зря пришла к тебе, — пробормотала она, — не зря… Мы готовы отдать столько жизней, сколько понадобится, Тиорин. Пусть даже многие племена канут в небытие. А потом — совет старейшин просил передать, что род людской призывает младших богов на правление… Если небеса больше не увидят того, что происходит сейчас.
— Я подумаю, — глухо сказал бог огня, — подумаю, что можно сделать.
— Обещаешь?
Он кивнул. А Гиллее показалось, что гора с плеч свалилась.
— Легенды гласят, что ты прожил жизнь великим воином, — прошептала она, — теперь я знаю, именно так оно и было… И есть. А теперь — мне пора.
— И это будет означать конец твоего пути, — негромко заметил эрг, — не забывай.
— Я помню. Но ты… обещаешь?.. Хотя бы попытаться избавить предгорье от кровавых богов?
…Она смутно помнила свое детство. Лишь поблекшие, мимолетные образы: бедняцкая полусгнившая лачуга, женщина, с лица которой никогда не сходила бессмысленная улыбка, и глиняная миска с отколотым краем, куда люди бросали мелкие монетки. Намного лучше в памяти сохранились сны — яркие, словно новенькие гобелены, на которых всегда было одно и то же.
В этих снах к ней склонялся невыразимо прекрасный мужчина с бледной, не знающей загара кожей и яркими глазами, в которых билось синее пламя. Он подолгу смотрел на нее, иногда прикасался невесомыми пальцами ко лбу, и что-то тихо бормотал себе под нос. В такие мгновения более всего ей хотелось крикнуть — не уходи, останься, или же возьми меня с собой… Но тело деревенело, язык прилипал к небу. А тот, кто был воистину совершенен, поворачивался и уходил, тая в сизой дымке.
Потом детство неожиданно закончилось: вернувшись домой, она не нашла ни хижины, ни матери. Только пепелище. И черный дым, завитками поднимающийся к солнцу. Тогда у нее не осталось ничего, кроме снов. И она отправилась прочь из зловонного города. Куда глаза глядят.
Она была взрослой и одинокой; и боялась потерять то прекрасное, что жило в чудных снах.
Она шла, шла и шла вперед, сбивая вкровь ноги, выклянчивая объедки у проезжающих мимо людей… Казалось, не будет конца дороге. Но однажды путь преградила гора; и там, где ледник соприкасался с синевой небесного купола, стоял тот, кто так часто приходил раньше.
«Иди ко мне», — звали сияющие глаза, прекрасные и страшные одновременно, — «иди же, раз пришла».
— Но как я заберусь на самую вершину?
