Без имени, без веры, без надежды. В Кассилии нет государств, всем правят Гильдии. Идут бесконечные войны за передел мира, Старшим Гильдиям – владеющим землями и городами – противостоят Младшие. Каждый цикл кто-то падает и больше не поднимается, а кто-то, разгромив врагов и перессорив союзников, захватывает главенство. Но меняется мир, и от вчерашних победителей не остается даже имен. Гильдия объединяет множество разных людей. 'У розы ветров восемь лучей, у гильдии всякой восемь ветвей, – поют барды. – Каждая солнцем щедрым согрета, на каждой листья разного цвета'. Воины. Маги. Охотники. Мистики. Воры. Создатели. Барды. Тайные. Одни исцеляют, другие убивают. Одни создают, другие разрушают. Одни бегут, другие ловят. Одни ищут, другие следят. Гильдия кормит и одевает, даёт кров и защиту. Гильдия – отец, гильдия – мать. Гильдия держит крепко. А бунтарей ждёт кара. Позор. Изгнание. Смерть?.. Или новая жизнь? В Полотно Мира вплетены разные нити… Посвящается тем, кто нашёл свой Ragnarok. Настоящее. Ар-наирин, столица гильдии Серебряные Стрелы. Они пришли со стороны Звенящих гор, когда солнце почти уже скрылось за горизонтом, и небо на западе полыхало, как огромный костер. Пестро раскрашенный фургон, запряженный двумя могучими лигранскими тяжеловозами беззвучно, словно призрак, проехал через безлюдную Вольницу, пересёк подъёмный мост и остановился перед высокой аркой ворот. Начальник стражи обменялся едва ли десятком слов с мужчиной, носившим на плече кант Поводыря, и, мельком взглянув на мягкое свечение надвратных амулетов, махнул рукой, разрешая въезд. Город принял незваных гостей. Бродячие комедианты, семеро мужчин и пять женщин шагали по обе стороны от фургона, ещё одна правила упряжкой. Их одежды, хоть и покрытая пылью, была необычайно яркой: у одного – лазурно-синей, у другого – травянисто-зеленой, у третьей багряно-красной, у четвёртой – густо-фиолетовой… без всяких узоров и украшений. Пришельцы походили на диковинные цветы среди блёклой степной травы, и не было двух одинаковых. Одинаковыми были их лица – незапоминающиеся, размытые, как брошенные в воду рисунки. – Безымянные? – летели отовсюду шепотки. – Безымянные… лишенные Имен…
Кто-то, скользнув глазами по согбенной фигуре, по устало опущенной голове, тут же спешил отвести их, чтоб – не дай боги! – не встретить взгляд 'приговорённого жить'. Кто-то таращился на пришельцев с жадным, болезненным вниманием. Кто-то, творя знак Священного Огня, с презрительной жалостью кривил губы.
А Безымянные шли, не ускоряя и не замедляя шага и словно не замечая ни острых как осиновых колья взглядов горожан, ни их жалости, давившей на плечи подобно отсыревшему суконному плащу.
'Смотрите! – шептали камни. – Смотрите, детишки'. 'Заглядывайте в бездну', – стучали копыта коней. 'Твердите про себя слова бардов! – пел ветер меж шпилей и крыш. – Безымянного невозможно запомнить. Стоит на миг отвести глаза – тут же забудешь его. Лишенный Имени, потерянный для мира, он открыт всем ветрам, вырван из паутины жизни. Лёгкая добыча для тьёрге… Так говорят учителя. Но никто не знает, что принесёт вам день грядущий, стрелу в сердце или царский венец'. 'Кто будет следующим? – щелкали чётки в руке возницы. – Ты, хмурый воин? Ты, ловкий вор? Ты, посвященная? Смотрите. Смотреть – ещё не значит видеть. Видите ли вы нас? Или только кричаще-яркие одежды и склонённые головы? Замечаете ли, что лишь пятеро из нас Безымянные?' Имена. Вечное. Имя от рождения есть у каждого человека. Его шепчет мир, приветствуя новую жизнь, его на серебряных крыльях приносит ветер, оно звенит песней дождя, пляшет среди языков пламени и врастает в плоть земли. Его нельзя придумать. Его нельзя изменить. Знающий Имя имеет власть над тем, кто носит его, и потому Имена хранят в тайне. Их знают родители, ими обмениваются самые близкие друзья. Их называют Высшему совету, принося гильдии клятву верности. Для остальных есть прозвище. Но бывает, предназначение сводит двоих, и Имена любимых приходят к ним сами. Имя можно потерять вместе с разумом. Можно утратить его – от страданий и боли. Можно лишиться его по воле судий. Можно Имя отвергнуть. И потому от начала времён блуждают по земле Безымянные, как гонимые ветром осенние листья, пока тъёрге, пожиратели душ, что бродят в Нейарет, туманах меж Явью и Сном, не настигают их. Без имени. Без веры. Без надежды. Настоящее. Эль'кирин А'йорд. Ар-наирин, Город-под-небесами. Много лет минуло с тех пор, как я была здесь в последний раз. Тогда праздновали Бельтайн, праздник весны, и отец нёс меня через весь город. Я сидела у него на плече, и видела сияющие башни, устремленные в небо, горящие золотом шпили, цветущие сады, празднично одетых людей на улице, их улыбки, смех, веселье. Он был высок, мой отец, но я не боялась, зная, он не даст мне упасть. Быть может, если закрыть глаза, я вспомню и то ослепительное солнце и воздух, напоенный чистым свежим ароматом весны. Вспомню бело-розовые лепестки вишен, летящие по ветру, и свою ладошку в твоей, широкой… крестьянской, как говорила мать, но такой крепкой и надежной. Вспомню счастье, заполнявшее меня целиком, без остатка. Стук. Стук. Стук. Сухо щелкают чётки. Раз – другой праздник в другом городе. Два – проблеск стали в воздухе. Три – стремительный рывок и ты ловишь дротик, посланный не в тебя – в Старика, ловишь своим телом. Не потому, что так сильно любишь его, а потому что это твой долг. Четыре – колдовской огонь течет с моих ладоней – для тебя. Белое пламя горячее алого. Пять – я иду дальше, а ты остаёшься. И другой Ар-наирин встречает меня. Так же прямы и широки его улицы, так же буйно цветут его сады, а башни так же гордо устремляются ввысь, но весь свет, вся радость ушла из него. На небе тухнут отблески закатного костра, тени лениво выползают изо всех углов, вечер степным котом прокрадывается в твердыню Серебряных стрел, и неожиданно остро я ощущаю смятение и страх, которые пропитывают воздух. Не тот страх, что туманит разум и сковывает тело стальными обручами – тот, что заставляет собрать все телесные и духовные силы для борьбы за жизнь. Теперь это не просто город – это крепость. Крепость, готовая к войне. Я призываю Силу – тоненький ручеек среди иссохшего русла когда-то могучей реки – и начинаю смотреть. И слушать. Опустевшая Вольница плачет мне вслед скрипом перекошенных ставен и шелестом сквозняков, заходящих в распахнутые окна и незапертые двери, как к себе домой. Ей не хватает громкой
