один буду знать, что согласился на подобное!.. Я решительно не представляю, как мне потом смотреть на себя в зеркало без стыда. Кроме всего прочего, здесь наверняка водятся ужи — в эдаких-то зарослях. А я их опасаюсь.
Я, в свою очередь, всю жизнь опасалась лошадей, но выхода не было.
— Как его зовут? — спросила я, неохотно приближаясь к здоровенной, своенравной животине с громадными копытами, способными отправить меня в долгий полет в любую секунду.
— Гонорий, — ответствовал Виро, передавая мне поводья. — И помните — он брыкается, когда чует неуверенность.
— Могли бы и не уточнять, — пробурчала я, так как из своего опыта общения с лошадьми усвоила накрепко — все они брыкаются. А большая часть — еще и кусается.
Гонорий фыркал, упирался и явно желал мне зла. Я попыталась скормить ему пару яблок, но он все своим видом показал, что лучше съест старый сапог, пропитанный крысиным ядом. Если я делала шаг вперед, то упрямый Гонорий делал два шага назад, поэтому передвигались мы, в основном, пятясь. Виро, между тем, улегся на травке под яблоней, достал из сумки очередной обед и не обращал на мои страдания ровно никакого внимания, явно посчитав, что конь в результате всех этих передвижений не пострадает, а об остальном заботиться не стоит.
Как всегда, то, что представлялось простым и легким делом в книжках и на словах, грозило полным провалом в жизни.
— Констан, милейший, — пропыхтела я, изо всех сил повиснув на поводьях. — Сходи-ка, поищи боярышник и наруби кольев. И подлиннее.
— Это чтоб в волкодлака ими тыкать?
— Ну а куда же! — гаркнула я, а потом, понизив голос, сообщила Гонорию, которого уже успела возненавидеть:
— Но если ты не поможешь нам его найти, то станешь первой в истории лошадью, которую посадили на кол!
Уж не знаю, насколько лошади разумны, но после этого Гонорий нехотя сделал пару шагов вперед, а я от неожиданности шлепнулась на весьма колючий куст.
Дело сдвинулось с места: конь с большой неохотой шел за мной, для порядка упираясь через каждые два-три шага. Неподалеку были слышны глухие удары и треск ветвей — Констан сокрушал приглянувшееся ему в качестве боярышника дерево горе-лопатой. Виро дремал, подложив под голову плащ.
Вскоре обнаружился еще один изъян народного способа борьбы с волкодлаками. Уж не знаю, каких лошадей использовали герои песен и сказаний — быть может, то были специальные снулые и покладистые животные, наподобие тех, что смиренно вращают мельничные жернова. Эти славные непарнокопытные тихо и мирно брели за владельцами, не обращая внимания, куда те их тащат — в овраг или же по отвесной скале. И лишь почуяв волкодлачий дух, они останавливались как вкопанные, впрочем, не причиняя хозяину никаких хлопот вроде падения в заросли ежевики, и знаками поясняли, в какой именно могилке затаилось чудовище. А потом еще и копать помогали.
То ли дело Гонорий — существо избалованное, испорченное и ничего не соображающее в охоте на нежить. Он пятился и от могилок, и от кустов, и от ежей, потревоженных нами в кустах. Если бы я принимала всерьез все его взбрыкивания и замирания, то следовало бы признать, что львиная доля воротищенцев стала волкодлаками после своей кончины, а ежи-оборотни — бич дальних и ближних окрестностей.
— Вот, госпожа Каррен, нарубил я колышков! — ликуя, оповестил меня Констан, появившийся на нашем пути, и Гонорий немедленно попятился от него, явно намекая, что именно в Констана следует ткнуть колом в первую очередь. Тут я с ним была солидарна в некоторой степени, поэтому даже не обозвала 'тупой скотиной', как делала это последние полчаса, извлекая из себя особо крупные колючки.
Я осмотрела колья, годные на то, чтоб подвязывать к ним на огороде огурцы. Две штуки были осиновыми, один — ореховый, а последний — откровенно березовый.
— Отличный боярышник уродил в этих краях, — радушно сказала я. — Ну, что ж, продолжим поиски…
Надо сказать, что к тому моменту я уже смирилась, что все мои намерения пошли прахом, тем более что находить и откапывать волкодлака я не собиралась. Поэтому в моей голове оформилась мысль о том, что стоит еще немного побродить по кустам, затем сказать своим спутникам, что мы ошиблись кладбищем и вернуться домой. Ясное дело, что это был никудышный план, но он включал в себя ужин и сон в чистой постели. На данный момент это компенсировало все его недостатки.
В душе моей воцарился относительный покой. Гонорий исправно пятился и дергал головой, пихая меня из одних кустов в другие; Констан волок охапку кольев, кося глазом на коня и явно пытаясь обнаружить в его поведении хоть что-то необычное. 'Вот до того дерева дойдем и все', — подумала я, привычно выбираясь из колючих зарослей.
— Ишь негодяи-то какие!!! — вдруг раздался дребезжащий старческий голос. — Что удумали, ироды! Кобылу свою жирную на кладбище выпасывать!!! На людских костях!
На тропинке стояла бабка весьма грозного вида с пучком полевых цветов в руке.
— Последние времена пришли, не иначе! — вещала она. — Хвала богам всемилостивым, не дожил мой покойный муж, чтоб увидеть эдакое непотребство. Покойники ить в гробах переворачиваются, чуют, что над их головами скот четвероногий копыта свои в землицу освященную впечатываить по людскому попущению! Но ничего, будет вам наука, как подохнет ваша кобыла в страшных мучениях. От кладбищенской-то травы да яблочек смерть лютая, падучая, судорогами и кровавым потом известная!
Я бросила взгляд в сторону Виро, рядом с которым возвышалась горка яблочных огрызков, потом перевела взгляд на Гонория, как-то подозрительно ехидно прядущего ушами. Мне вспомнилось, как берейтор в Академии говаривал с уверенным видом: 'Конь — он поумнее человека будет'.
— Да мы ить не пасем коня! — вступил в беседу Констан. — Мы тут по другому делу…
— Проезжали мимо, остановились передохнуть, а конь отвязался и сбежал. Вот мы его и ловим, — торопливо закончила я.
— Не похоже что-то, — бабка подозрительно прищурилась. — Я за вами давно наблюдаю. Не сбегала ваша скотина копытная. Вы ее туды-сюды водите, чтоб нанести урона поболее.
— Взмылился он просто, — перешла я в наступление, поняв, что бабку так просто не проймешь. — Вот и водим, чтоб поостыл и не захворал.
— Взмылился, говоришь? — прищур бабки стал просто физически неприятным. — Ить вы на нем втроем галопом скакали?
— Да, — твердо сказала я. — Сейчас он передохнет немного, и дальше поскачем.
Тут Гонорий сделал попытку встать на дыбы и истерически заржал. Все же, несмотря на всю свою разумность, шуток кони иногда не понимают.
Старушенция смерила нас испытующим взглядом с ног до головы, отчего даже у Гонория осанка стала лучше, и процедила:
— Ладно, езжайте, коли так.
И поковыляла обратно, заставив меня испустить вздох облегчения. Что-то мне подсказывало: местные жители не обрадовались бы, если б узнали, что кто-то роется на их кладбище, хотя они сами об этом не просили. Еще неизвестно, что тут судачат по поводу моего прошлого визита. Хорошо, что я без мантии — может, и не признают. И просто замечательно, что бабка решила убраться восвояси. Самым разумным будет как можно скорее последовать ее приме…
— Госпожа Каррен, — скороговоркой протарахтел мне на ухо Констан. — А правду говорят, что волкодлаки, когда людьми были, при жизни отличались крайней везучестью и отвратной харей?
— Ну да, — не особо задумываясь, подтвердила я сей известный факт на свою же голову. А ведь могла и сообразить, зачем ему знать, правда ли…
— Бабушка! Бабушка!!! — заорал мой ученик, заставив меня в очередной раз похолодеть от ужаса. — Подождите минуточку!!!
Мне оставалось только беспомощно наблюдать, как Констан бодрыми прыжками мчится за бабкой, а потом с жаром описывает ей что-то. Бабка степенно кивала головой, его слушая, что-то принялась
