подсыпающих постояльцам отраву в еду, а потом предсказуемо закапывающих пятнистые тела на подворье, то отец Этварт фальцетом выкрикнул:
— Помолимся же о душах усопших! — и торопливо забормотал что-то нараспев. Констан замер с открытым ртом, но прервать молитву не мог даже он.
Отец Этварт был не совсем дурак и либо выбрал молитву подлиннее, либо прочитал ее раз пять подряд, так что вдохновение начало покидать ученика, а дальше в игру вступил Виро, уже кое-чему научившийся.
— Мне всегда так хотелось посмотреть, как освящают могилы! — выкрикнул он, едва только святой отец умолк.
— Не будем же терять ни минуты! — поспешно согласился отец Этварт, и мы приступили к делу.
Не прошло и пяти минут, как я заподозрила, что канонисты, к моему огорчению, лидируют среди всех остальных конфессий по количеству ритуальных предметов, необходимых для освящения земли. В торбе таились какие-то подсвечники, кувшинчики, кадильницы, невыносимо смердящие благовония, книги, метелки разного размера, некая чаша, обильно изукрашенная всяческими узорами и даже три небольших флага, на которых мелким шрифтом было что-то написано.
Все это было установлено отцом Этвартом в композицию, сути которой я не уловила, но чаша была по центру, а флаги по краям. Затем ситуация ухудшилась. Оказалось, что чашу нужно до краев наполнить водой. Констан потащил ее к реке, сопровождаемый моими встревоженными напутствиями не попадаться на глаза мельнику.
Когда он вернулся, оказалось, что в чашу вместе с водой угодила проворная лягушка, которую мы с проклятиями ловили по очереди. Виро держал фонарь, стараясь держаться подальше от брызг. Наконец, поймав лягушку и выбросив ее в кусты, я торжественно придвинула ее к святому отцу, но тут оказалось, что у канонистов лягушка считается крайне греховным животным и воду надобно сменить.
Я никогда не была сильна в теологических диспутах, но загнанный в угол человек способный на многое, а времени, как и гарантий, что в следующий раз Констан не зачерпнет целое жабье семейство, не было. Спустя несколько минут в результате моей прочувствованной речи, отец Этварт признал, что лягушка могла хулительно упоминаться в Писании в значении аллегории, а, следовательно, воду можно оставить и непременно обсудить новый взгляд на лягушек с прихожанами во время следующей же проповеди.
Далее возникла проблема, не связанная с реабилитацией земноводных в глазах канонистов. Отец Этварт объявил, что кто-то должен постоянно распевать псалмы вполголоса, пока священнослужитель будет совершать необходимую процедуру.
— Читаю весьма прескверно, — покаянно промолвил Констан, когда я устремила на него взор с надеждой. — Букву 'фы' постоянно путаю с 'шы', а длинные словеса и вовсе по слогам одолеваю… Однако ж, про себя воспринимаю письмена прытко, но чтобы вслух произносить, да еще и нараспев…
— Ладно, тогда я буду петь, — недовольно буркнула я, но со стороны отца Этварта донеслось возмущенное клокотание:
— Женщина не может петь псалмы где-либо, кроме как у себя в дому, в одиночестве, и то, предварительно постившись в течение двух недель!
Я укрепилась в своем презрении к канонической вере, но делать было нечего.
— Значит, псалмы будет петь господин секретарь! — я ткнула книгу Виро, который так резво отпрыгнул от нее, будто она была раскаленной.
— Я не могу, — сдавленно произнес он и звонко чихнул.
— Это вам так кажется, — мстительно сказала я, про себя решив, что столь бестолковая вера и ее атрибуты не могут всерьез навредить даже самому плюгавенькому демону.
Виро панически завертел головой, словно пытаясь найти еще какую-нибудь кандидатуру на роль певца, но быстро понял, что не стоит навлекать на себя вполне оправданные подозрения и покорно взял книгу. Едва он прикоснулся к ней, как снова расчихался, точно ему перечницу под нос сунули. Выходило, что какая-то сила в канонической вере все же таилась.
Мне доверили чадить вокруг могилы благовониями, Констан носил за Этвартом чашу, в которую тот периодически окунал метелки и разбрызгивал воду повсюду. Чуть поодаль Виро, которого враз одолели чесотка, чихание и икота, заунывно гудел что-то невразумительное. Периодически он останавливался и высовывал язык, пытаясь что-то на нем рассмотреть. Я заподозрила, что от чтения подобных текстов у демона там выскочил волдырь. Мне было его жаль, но куда деваться?..
Когда отец Этварт в последний раз махнул метелкой, секретарь имел плачевный вид. Даже в свете фонаря было видно, что его физиономия помимо ссадин и синяков теперь обильно изукрашена сыпью самого отвратительного вида и разнообразной расцветки — от розоватой до пурпурной с фиолетовым ореолом. У него опухли веки, глаза слезились, из носу тоже непрерывно текло, вдобавок он еще и чесался, как бродячий пес.
— Это простуда, — торопливо сказала я отцу Этварту, который в замешательстве глядел на печальные изменения во внешности Виро, усугубляющиеся с каждой минутой.
— Лучшее средство от простуды — это освященное лампадное масло, — откликнулся Этварт, сочувственно подняв брови домиком, и тут же, расторопно макнув пальцы в какую-то бутылочку, начертил на лбу Виро какой-то знак. Бедный секретарь, не успевший даже отшатнуться, начал икать пуще прежнего, и посинел, как от удушья.
— Так что — это все? — разочарованно воскликнул Констан, уставившись на могилу с оскорбленным видом. — А почему дух не явился нас поблагодарить? Откуда мы теперь узнаем, что он упокоился? Может, у нас ничего не получилось?
В душе я тоже была несколько расстроена тем, что никакой реакции привидения на наши старания не последовало. Мне представлялось, оно должно подать нам хоть какой-то знак, что вот теперь-то его все устраивает и более шляться к мельнице оно не станет. Те духи, о которых я знала из книг, напоследок обязательно устраивали душещипательную сцену прощания, где обязательно присутствовали благодарность, свечение и какое-нибудь трогательное знамение, навроде расцветшей на могиле розы. Но, если вспомнить, что погибший был родом из Косых Воротищ, где все жители по моим наблюдениям отличались крайней неблагодарностью, то удивляться не приходилось.
— Дух? — сдавленно переспросил отец Этварт, уставившись на Констана, точно баран на новые ворота. — Вы упомянули духов? Хотите сказать, что эта неупокоенная душа имеет склонность являться людским глазам в какой-либо отвратительной форме?
'Нет, все же Констан — не полная бестолочь!' — довольно подумала я, а вслух сказала:
— Должно быть, мой нерасторопный слуга забыл про это упомянуть. Уж простите его за глупость…
— То есть, случалось, что здесь видели призрака? — взвопил Этварт, отскочив от могилы, как от разверзшегося входа в преисподнюю.
— И презануднейшего. Ни одной ночи не пропускал, — подтвердила я. — Э-э-э-э… С вами все в порядке?
Отец Этварт вздрогнул, перестал клониться влево и начал вертеть головой, вжав ее в плечи.
— Помилуйте, боги, — нервно забормотал он. — Но это значит… Он может и сейчас показаться… Какой он был? В саване? С цепями? Зловонный и рассыпающийся прахом при каждом шаге? Источенный червием? Скажите мне — я должен знать!!! Я должен… подготовиться!
— Но вы же его отпели, как положено, — успокаивающе промолвила я, стараясь не делать резких движений, ибо даже очередное чихание Виро могло нанести непоправимый вред, после чего мы еще долго ловили бы отца Этварта по всему лесу. — Он упокоился и больше не будет никому являться.
— А если нет? — Этварт затрясся и вытаращил глаза. — Если будет?!! Прямо сейчас будет?..
— Кдайне несвоевдеменный кдизис веды, — прохлюпал Виро, все еще не утративший своего ехидства. — Бдочидайте пядый и сесдой бсадмы, декомендую. Я бам закдадку сдедад. Иди сходиде к свясеннику какому-нибудь, сто ди…
…Очередная бессонная ночь была на исходе. Мы медленно брели гуськом меж деревьев. Первым шел Констан с фонарем, затем я, за мной — все еще нервничающий священник, и, наконец, замыкал колонну Виро, который на глазах превращался в развалину самого мерзкого вида. Пару раз он спотыкался и
