финишу, находившемуся в 700 милях…
Туман, мой неразлучный спутник, скрылся за горизонтом. Установилась прекрасная солнечная погода. Секстантом я поймал солнце и сверил хаотичные радиоизмерения с астрономическими. С правого борта по курсу до зловещего мыса Рейс оставалось большое поле чистой воды.
Тот, кто выбирает кратчайший путь до Ньюпорта, должен подготовиться к встрече с мысом Рейс — этим камнем преткновения на «северной» трассе. Мыс Рейс — юго-восточная оконечность острова Ньюфаундленд. В это время года именно здесь проходит предполагаемая граница льдов и встречаются переменчивые течения. Наконец, здесь часты густые туманы, весьма осложняющие навигацию. А Рейс — первый кусочек суши, по которому можно проверить свое местоположение, преодолев более 2000 миль безбрежной Северной Атлантики.
Радио Сент-Джонса передало трогательное сообщение о том, что на каком-то судне вышел из строя локатор, но оно счастливо добралось до порта. Услышав такое, я не мог не улыбнуться. По словам капитана, ночью судно ложилось в дрейф, а днем делало не более четырех узлов (средняя скорость «Полонеза» при умеренном ветре — шесть узлов).
Сейчас я улыбался, глядя на солнечные блики, отражавшиеся в воде. А когда шел десять дней подряд сквозь туман курсом «полный вперед», моментами душа моя уходила в пятки. Вместе с тем поведение капитана того судна наводило на размышления. Ведь если плавание становится небезопасным, когда выходит из строя всего один локатор, а остальные современнейшие навигационные приборы исправны, то скоро мы дойдем до того, что ни один капитан не согласится командовать судном, на котором не будет оборудована космическая система навигации. Что скажут об этом польские капитаны, для которых неисправный локатор до недавнего времени был обычным явлением?
Перед носом яхты раздувался спинакер. Не раз проклинал я этот большой нейлоновый парус, а сейчас благословлял его. Скорость сразу подскочила на два узла, и, хотя «Полонез» вел себя, как резвый жеребенок, мне доставляло удовольствие смотреть на пенящийся хвост, тянувшийся за его кормой. У меня совершенно не было времени спуститься в каюту поесть: все внимание поглощали паруса, а физические силы — руль.
Неожиданно море преподнесло сюрприз. Светило солнце, туман давно рассеялся и видимость казалась мне прекрасной. Вдруг я заметил, что горизонт отступил вдаль — приподнялся тонкий кисейный занавес, прежде совершенно незаметный. Зачарованно, словно под гипнозом, я смотрел на сине-голубую горную цепь, выступившую из воды. Один ее конец терялся где-то далеко на севере, а с юга она заканчивалась мысом Рейс…
Только теперь мне стало ясно, что все вычисления, связанные с прокладкой курса на карте, оказались верными. И все же неожиданное появление мыса Рейс застало меня врасплох. Каким предательским может быть море даже в солнечную погоду! Горе тому, кто не сдал практического курса по навигации…
Ветер потихоньку менял направление, но я все не спускал спинакер, надеясь промчаться с ним вдоль всего южного берега Ньюфаундленда. Однако через несколько часов мыс Рейс послал мне второе предупреждение, вынырнув из туманной дымки на таком расстоянии, что можно было разглядеть наверху маяк. Я все еще не сдавался. И только третьим предупреждением — сигналом эхолота — я уже не мог пренебречь.
Минут двадцать возился я с огромным полотнищем спинакера. Вода бурлила, как на стыке течений, и я каждую минуту с опаской поглядывал, далеко ли берег. Наконец яхта вышла безопасным курсом на ветер, и за ее кормой постепенно растаял в тумане мыс Рейс.
Затмение солнца
Айсберги были мне больше не страшны, но теперь для разнообразия зло подшучивали надо мной течения. Чтобы чувствовать себя в безопасности, лучше всего было бы уйти далеко в море — удрать от суши и всех связанных с нею неприятностей, обойти стороной банки, где было полно не только рыбы (мне она ничуть не мешала), но и рыбаков, и затем выйти на маяк Нантакет последний курсовой знак перед финишем.
Однако такое решение меня не устраивало. И не только потому, что пришлось бы сделать большой крюк. Удаляясь от канадского берега, вдоль которого идет на юго-запад рукав Лабрадорского течения, я попал бы в Гольфстрим, движущийся в противоположном направлении. Потеря двадцати миль в сутки из-за встречного течения, когда важна каждая миля, была бы невосполнимой. Поэтому у края шельфа, где можно было встретиться с Гольфстримом, я сделал поворот в сторону канадских мелей.
К туману я уже приспособился, а познакомившись с мысом Рейс, научился плыть «на ощупь». Но тут были еще приливные течения, которые меняли, причем самым непредвиденным образом, направление и интенсивность Лабрадорского течения. В лоциях приводятся подробнейшие описания побережья и условий плавания вблизи него, но они изобилуют и весьма таинственными изречениями, вроде следующих: «но может быть и иначе» или «наблюдалось также течение, идущее в обратную сторону».
Увлекшись таким возвышенным занятием, как чтение лоций и атласов течений, я не вымыл вовремя скороварку и теперь от нее попахивало. Все-таки я решил сварить в ней рис — не только душа, но и тело нуждалось в пище.
А пока что радиостанция Галифакса, которую я слышал прекрасно, вероятно, потому что она была ближе других, передала сообщение о предстоящем затмении солнца. Зона его наблюдений — от северной Канады до Аляски и Сибири. Мне казалось, что «Полонез» должен находиться вне этой зоны. Но когда вдруг стало темнеть несколько раньше обычного, я понял, что это связано с услышанным сообщением, и вышел на палубу с секстантом.
Солнце стояло высоко — под углом 30 градусов над горизонтом, но светило все слабее. В зеркале секстанта я увидел двигавшуюся тень, которая в одно из мгновений (точнее в 20 часов 39 минут и 30 секунд по Гринвичу) оставила от солнца только печальный осколок, похожий на золотой рогалик. Заметно похолодало, а море стало мрачным, как в полярный день. Не удивительно, что возвращение солнца на небосклон я приветствовал с радостью первобытного человека. А ведь я располагал знаниями, необходимыми для определения своего местоположения в океане (математика, астрономия, навигация), а также другой информацией, приобретенной когда-то. И все же я поймал себя на том, что вид исчезающего солнца средь неба, а не на горизонте вызвал в глубине моего сознания какое-то идущее от далеких предков беспокойство. Может быть, причина этого — одиночное плавание и примитивные условия, а может быть, обостренное чувство опасности…
Мне кажется, что в постоянном поиске пути на морском бездорожье важно знать не только законы навигации. К примеру, я чувствую запах водорослей и рыбы вблизи мелей, берегов и в толчее течений. А шум приближающегося шторма, хлопанье парусов или лязг гребного винта проходящего неподалеку судна способны поднять меня на ноги, даже если я сплю. Тоненький лучик маяка среди черных туч я увижу намного раньше, чем покажется его полный свет… Это инстинкт мореплавателя, о котором мы забываем, постоянно пользуясь разными пособиями по навигации и приборами.
Есть ли такое понятие «инстинкт мореплавателя», я не уверен, но по-моему в критические минуты на море он необходим так же, как знание девиации компаса или деклинации солнца. Более того, если и следует где возродить его, то только на парусных яхтах. Здесь простое прикосновение ветра к лицу или вид раскачавшихся волн скажет о состоянии моря больше, чем показания прибора.
Такое наивное открытие приходит мне в голову не впервые и оно, как всегда, возвращает хорошее настроение. Я принимаюсь за поздний обед и вспоминаю, как несколько лет назад был в далеком Галифаксе безработным докером. А теперь вот направляюсь в Америку в несколько ином качестве…
И пусть у меня разбит нос, изранены руки и давно не мыта голова, пусть мне приходится есть вонючий рис и бояться надвигающегося шторма или столкновения с другим судном, — все равно я счастлив. Море дорого мне, оно мой друг.
