На сей раз его сопровождал Игорь Непрухин, в последние недели совершенно затурканный, а ныне ошалевший от счастливой перспективы несколько часов ничего не делать. Наряду с начальниками других станций он был вызван ради обсуждения и принятия плана обороны Свободной Антарктиды на случай агрессии и обоснованно подозревал, что от перемены мест его каторжный рабочий режим не претерпит изменений к лучшему. Тем больше было оснований ценить каждую минуту перелета.
Ура, братцы, живем, выспаться можно!..
Часов для сна оказалось меньше, чем хотелось бы: летели не на привычном тихоходе «Ан-3», а на «Ил-14», специально по такому случаю пригнанном из Новолазаревской приказом Троеглазова. Не для почета – для надежности. Пусть самолет старенький, зато двухмоторный, в случае чего дотянет и на одном, а не дотянет, так авось хоть сядет безаварийно. Даже с максимальной нагрузкой на крыло.
А груз был. Помимо Ломаева и Непрухина, самолет вез на бывший географический полюс пять сборно- щитовых домиков и три бочки солярки. Презент. Троеглазов, правда, категорически запретил пилоту брать на борт что-либо еще, кроме двух вип-персон, и вип-персонам пришлось осуществить нажим. После того как пилоту поднесли в дружеском кругу, и поднесли еще и еще раз, он согласился с общим мнением, что приказ Троеглазова есть старые, неприемлемые замашки начальника экспедиции и вообще атавизм. Наутро он, правда, раскаялся, но самолет уже был загружен и решительно никто не горел желанием его разгружать. Авиатор ограничился тем, что высказал пару мрачных пророчеств относительно предстоящего полета и махнул рукой: от винтов!
Быть может, он и нервничал в первый час полета в сплошном тумане, под которым простирались зона трещин и зона застругов. Вип-персоны не нервничали – им было не до того. Оба вдруг с удивлением обнаружили, что совершенно не хотят спать.
Быть может, это случилось оттого, что провожали их всем поселком, сильно разросшимся за последнее время вокруг Новорусской, как растет большой кристалл вокруг кристаллика-затравки, и всему поселку пилот орал: «От винтов!» Как-то само собой получилась, что люди не сговариваясь потянулись на ВПП, и кучками, и по одному-двое. Никто их не звал – а пришли. Пришли все до единого старожилы-зимовщики. Пришли почти поголовно яхтсмены. Пришли новоселы, еще не получившие антарктического гражданства, большей частью не русские, а с миру по нитке: малайцы, японцы, индусы, один почему-то грек, две немецкие семьи… Шутили, смеялись, подначивали отбывающих и друг друга, и никто не сказал ненужных напутственных слов, а только у Ломаева вдруг запершило в горле. Дор-рогие мои! Хорошие мои! Как сказать-то такое, чтобы прозвучало не смешно, не выспренно и не глупо?.. А никак. И Ломаев, стыдясь и отворачиваясь, лишь помахал им рукой, прежде чем захлопнуть овальную дверцу… Антаркты!
Давно ли Женька Большой полаялся, а затем и подрался с Уховым? Едва не дошло до «стенка на стенку» – яхтсмены против зимовщиков. Чуть ли не вчера это было. Растаскивали психов – плюнуть хотелось и уехать без возврата. А ныне вон – стоят в обнимку, как лучшие друзья, хохочут над «дипломатом с имиджем». Да я клоуном выряжусь, колесом пройдусь, только пусть эта сказка не кончается…
Какой уж тут сон.
– Это у нас второе дыхание открылось, – проворчал расчувствовавшийся и потому недовольный собой Ломаев. – Втягиваемся помалу. Вот ведь подлость: можно отдохнуть, а работать хочется…
– Кофе будешь? – осведомился Непрухин, извлекая из рюкзачка термос.
– С коньяком?
– Нет коньяка. Вообще нет, разве что у Шимашевича, но он твой кореш, не мой… Просто хороший кофе, пей.
– Не хочу, – отверг Ломаев. – Осоловею, в сон потянет.
– Это с черного-то кофе?
– С него. Я свою кандидатскую два года писал ночами, ну и заработал парадоксальную реакцию… Спасибо, что не язву.
Сиденье на секунду провалилось вниз и сейчас же вернулось, наподдав по копчику, – самолет тряхнуло в воздушной яме. Пролив горячий кофе на колени, Непрухин только ругнулся, не зашипев от боли, – Антарктида пока не давала повода сменить на шорты толстые штаны на верблюжьем меху.
– Не переживай, язву ты еще заработаешь…
– С тобой – безусловно.
– Добрый ты, однако… Не со мной – в Женеве. Не боишься туда лететь?
Ломаев скорчил кислую мину:
– Лететь – нет, привык, а вот там… Я же не дипломат и не оратор. Ну что я там такого скажу, чтобы все нас поняли, а? Иногда – да, знаю точно, как себя вести и что говорить, а иногда как накатит… Сижу и мандражирую, дурак дураком и голова гулкая…
– Только иногда голова гулкая?
– Да ну тебя…
– Неужели еще не научился говорить на публике?
Ломаев тяжело вздохнул, став на миг еще объемнее, чем обычно.
– Орать я научился на публике и материться… Да и ты тоже.
– Значит, полдела сделано, а остальное наверстаешь. Ты порепетируй, а цивильную публику мы тебе обеспечим. Я, Уоррен, попугай Кешью…
– Это ты-то цивильный?
– Разве нет?
– В сравнении с попугаем – может быть. Тот просто бандит.
– Гадит? Сквернословит? Кусается?
– Он по праву рождения бандит. Мне новозеландцы об этих попугаях кеа такого нарассказывали –
