от расписания поездов. На всякий случай я послал карету к вечернему поезду, встретить ее.
– Она там в Лондоне небось развлекается с моим кузеном, – просипел Арчи, с непередаваемым отвращением косясь на кашу. – Думаете, я не знаю, с какой целью вы явились сюда, а? – внезапно спросил он у Франсуа.
– Monsieur aime le porridge? [28] – высказал предположение Франсуа и в ответ на вопрос, заданный по-английски, засиял улыбкой.
– Утопить бы тебя, – вздохнул герцог. – В пруду!
На лице Франсуа ровным счетом ничего не отразилось. Он улыбнулся еще шире, выпрямился и прожурчал:
– J’ai connu un homme qui ne mangeait que du porridge. Il est mort ? 25 ans de fi?vre typho?de. Sinon, il vivrait encore. [29]
Арчи поперхнулся и бурно закашлялся.
– Что-нибудь не так, сэр? – спросил встревоженный Роджерс.
– Все не так! – прохрипел Арчи. – Черт возьми, я не хочу кашу! Уберите ее.
Он отшвырнул тарелку, нырнул под одеяло и тихо застонал.
– Опять сердцебиение… Вот, полюбуйтесь – вспотел, как мышь в мышеловке. Никому нет дела до моих страданий! Подыхай, Арчи Невилл, после тебя найдется кому наследовать. Напишу письмо королеве, объясню ей все – и к черту!
– Кажется, он бредит, – подняв тарелку, шепотом сказал Роджерс Франсуа. – Надо звать доктора.
Впрочем, доктор не понадобился. В коридоре раздались чьи-то шаги, затем голос Скрэмблза крикнул: «Сюда нельзя!» Дверь распахнулась, и на пороге возник Билли Холл, с выпученными глазами, в сбившемся набок коричневом пальтишке.
– Ваша светлость… ее светлость… скорей, скорей! Дерево упало на карету – карета всмятку… кучер погиб… Скорее! Она там, на дороге! Этот дурак, – Билли ткнул пальцем в Скрэмблза, – не хотел меня пускать! Скорее! Она там, внутри!
– Боже мой! – пролепетал Роджерс, с грохотом роняя тарелку.
Франсуа рванул к двери. Герцог скатился с кровати, тотчас забыв о всех своих хворях. В мгновение ока он оказался на ногах.
– Роджерс, одежду, плащ, сапоги, живо! Скрэмблз, фонарь! Билли, ты отведешь нас!
В среду Амалия выехала из Лондона по направлению к Олдкаслу. Ей пришлось сделать две пересадки, но пока все складывалось удачно, и она не сомневалась, что вскоре увидит Арчи.
На станции ее ждала карета, и Амалия невольно подумала, кто распорядился послать ее – Роджерс или сам Арчи. Наверное, все-таки Роджерс. От Франсуа, пославшего ей длинную и путаную телеграмму, она уже знала о непредвиденном посетителе. Амалия навела справки о мистере Стэнли и узнала все, что хотела, о роде его деятельности. Наверняка он открыл Арчи глаза на нее. Интересно, что Арчи ей скажет, когда они встретятся?
Карета повернула на перекрестке и поднялась на небольшой пригорок. По обеим сторонам дороги тянулся редкий лес. Было уже темно, и силуэты деревьев терялись в темноте.
Амалия потерла лоб. Икс и Игрек. Икс, который жаждет завладеть «Принцессой», и Игрек, который метит на нечто большее. Брюс или Мэри? А может, они оба? А Генри Брайс? Генри Б., таинственный сын Крафта, – не он ли это? Умер в тропиках от алкоголизма… Или использовал тропики, чтобы исчезнуть? Как проверить, что пресловутый Генри Б. Крафт в самом деле умер? Как?
Ухо Амалии не сразу уловило какой-то сухой треск. Лошадиное ржание и крик боли, донесшийся до нее, оглушили ее. Она метнулась к дверце, и в это мгновение верх кареты провалился под тяжестью упавшего на него дерева. Ветви хлестнули Амалию по лицу, прочертив на нем царапины. Карета яростно дернулась, ствол просел поглубже – очевидно, обезумевшие лошади пытались освободиться. Захрустели осколками вылетевшие стекла. Карета остановилась, Амалия сползла с сиденья на пол. Дерево, упавшее поперек кареты, надвигалось на нее сверху, медленно раздирая обивку, ломая и корежа остов.
– Джон! – закричала Амалия. – Джон!
Ни звука в ответ. Огромный, в обхват рук ствол навис над ее головой.
С тихим всхлипом подались последние уцелевшие стекла. Ствол сломал еще несколько досок и осел на два дюйма. Амалия дергала и рвала ручку двери. Та не поддавалась. Ужас охватил Амалию, паника захлестнула ее. Она до крови прикусила нижнюю губу, стиснула ручку и навалилась на дверцу плечом. Дверца приотворилась. Дерево угрожающе заскрежетало и осело еще ниже. Амалия опустилась на пол и стала протискиваться через щель из кареты на дорогу, выворачиваясь всем телом, как змея, ломая ногти, раздирая платье, цепляясь за землю. Она оставила внутри растерзанную шляпку, шедевр парижских модисток, но упрямо тащила за собой аметистового цвета ридикюль, расшитый цветными нитями. Еще одна доска кареты разломилась, дерево ухнуло и стало опускаться. Амалия почти протиснулась наружу, но нога и подол платья застряли. Она извернулась, пытаясь сбросить с застрявшей ноги туфлю, каблук которой мешал высвободиться. Наконец туфля слетела, Амалия дернула ногой и вытащила ее наружу. Теперь только платье держало ее возле кареты, и тут на дорогу упала чья-то тень.
Ветки захрустели и стали ломаться, касаясь земли. Амалия, не успевшая выдернуть из щели длинный подол, стала вертеть головой. Слава богу, хоть кто-то! Наконец!
– На помощь! – слабо закричала она. – Помогите! Пожалуйста, помогите мне!
Неизвестный вступил в неровный круг света, отбрасываемый покореженным каретным фонарем, и у Амалии перехватило дыхание. На человеке была черная маска, открывавшая только глаза. Они были холодные и сосредоточенные. В руках незнакомец держал увесистую дубину.
«Так вот оно что… – мелькнуло у Амалии в голове. – Все это было подстроено. Несчастный случай, и герцогиня Олдкасл валяется с размозженным черепом…»
Амалия приподнялась на локтях и попыталась отползти от кареты, но проклятое платье зацепилось за какой-то гвоздь или за сломанную доску внутри. Амалия рванулась и услышала громкий треск. Карета тяжело осела на колесах, дверца захлопнулась. Сверху на нее по-прежнему давило упавшее – вернее, подпиленное, в этом Амалия больше не сомневалась – дерево.
Неизвестный в маске подходил все ближе. Амалия сунула руку в ридикюльчик и стала лихорадочно шарить внутри.
Убийца подошел к ней вплотную и занес дубинку. Тогда Амалия выхватила из ридикюльчика, предназначенного исключительно для того, чтобы носить в нем пудреницу, четки или записную книжку, «кольт» с перламутровой рукояткой, с которым она почти никогда не расставалась. Револьвер когда-то принадлежал американскому бандиту, которого разыскивали в четырех штатах (отнюдь не за то, что он пел в церковном хоре), и на ручке до сих пор оставались инициалы прежнего владельца.
Три ослепительные белые вспышки разорвали ночь. Незнакомец выронил дубинку, согнулся надвое и схватился за живот.
Дерево оседало все ниже и ниже. Оно раздавило фонарь, который жалобно звякнул и погас, и в туче пыли рухнуло на дорогу.
После этого в округе наступили тьма и тишина.– Эй! Сюда!
– Скорее! Свет давай! О черт!
– Проклятье, Джон…
– Он мертв?
– По-моему, только ранен.
– Вытаскивайте его! Осторожнее, осторожнее!
– Где она? Где моя жена?
И чей-то высокий голос отвечает:
– Да вот она, сэр! Я едва на нее не наступил! Ее немножко придавило, но она, кажется, жива… А может, и нет, – добавил тот же голос, но тише.
– О, сэр! – вскричал Роджерс, всплескивая руками в ужасе от увиденного: герцог в одиночку стащил с дороги дерево, упавшее на карету, совершая подвиг, достойный Геркулеса. – Ваша светлость, вы же надорветесь! Вы не совсем еще здоровы!
– Заткнись, Роджерс! – прохрипел его светлость, зеленея от натуги. – Вот так еще… а-а! – Дерево с грохотом откатилось в сторону, взметая пыль. Присутствующие, разинув рты, забыв обо всем остальном, смотрели на эту впечатляющую картину. – Арлингтона сюда! Ама…
Слова замерли у него на губах. Амалия лежала перед ним, и была она такая бледная и безучастная, какой он никогда ее не видел. На ее лице была кровь, платье испачкалось в грязи, и на него налипли листья.
– О черт! О черт! – завопил герцог, вцепившись по обыкновению в свои волосы. – Она дышит? Или нет? Как это могло случиться?
– Наверное, дерево свалилось на карету, – нерешительно высказался Скрэмблз.
– Нет! Смотрите, тут пила! Кто-то нарочно повалил дерево!
Герцог бросился к Амалии, стал трясти ее, трогать пульс на шее и запястьях, но она не шевелилась. Франсуа сдавленно всхлипнул и заплакал.
Амалия приоткрыла было глаза. Но вокруг плясали какие-то суматошные лица, больше похожие на пятна, и было шумно. Так шумно и неуютно, что она предпочла вновь погрузиться в небытие, чтобы не слышать этого назойливого шума.
– Амалия! – встрепенулся Арчи. – Вы слышите меня?
Он схватил ее за руку и сжал ее. Пальцы лежащей слабо дернулись.
– Кажись, жива, – с удовлетворением констатировал Билли, стоявший неподалеку.
– Черт возьми, она не может здесь лежать! Роджерс! Носилки! А, черт, их будут нести сто лет!
Арчи присел и взял Амалию на руки. Она оказалась такой тонкой, такой невесомой! Но руки ее свисали, как у мертвой, и на лице застыло странное, отрешенное выражение.
– Сэр, – вмешался Роджерс, – если у нее сломан позвоночник, ее лучше не трогать до прихода доктора!
– Иди ты к черту! Я не могу ее здесь оставить, ясно? Франсуа! Берите фонарь и светите мне! Я отнесу ее в замок, там ей легче будет оказывать помощь.
Край платья Амалии по- прежнему был защемлен дверцей, и, когда герцог поднял ее, кусок юбки оторвался и остался висеть в щели, но Арчи даже этого не заметил.
По залам и коридорам замка заметались фонари, и надменные лица на вандейковских портретах приобрели удивленное, заинтригованное выражение.
– Сюда, сюда,
