забыл.)
Вообще, как оказалось, быть писателем ужасно нелегко, потому в голову постоянно лезут всякие готовые выражения, подсмотренные у других, и вдобавок слова не вмещают всего, что видишь. Взять хотя бы тетю Дезире – она сидит в кресле, постукивая по подлокотнику сложенным веером, а на веере изображены пестрые павлины. Платье на ней темно-зеленое, и когда она ходит, оно так приятно шуршит: шур-шур-шур, даже и не передать, а юбка на платье вся в таких сборочках, и на шее у тети золотой медальон, а больше никаких украшений. Я все хочу спросить, что там спрятано, в ее медальоне, да как-то забываю. Но даже если бы я описал и материю платья (кажется, бархат, а может, атлас), и то, какая тетя красивая, и еще тень, которая лежит возле ее кресла, все равно остается что-то – какой-то остаток, как говорит Ланглуа, – который ну совсем никак не выразить словами. Вид у тети недовольный, а все из-за недавнего разговора с месье Бретелем.
После завтрака она пыталась вызвать его на откровенность, но у нее ничего не получилось. Она тогда спросила у управляющего:
– Скажите, месье Бретель, есть ли что-либо общее между вами, судьей Фирменом и покойным месье Констаном?
– Не понимаю ваш вопрос, мадемуазель Фонтенуа, – отвечал Бретель, надменно распрямляясь. – Я знаю их давно, и все они мои друзья.
– Были вашими друзьями, – мягко поправила его Дезире, обмахиваясь веером. – Теперь они мертвы. А как только вы высказали желание покинуть Иссервиль, кто-то не поленился устроить так, что все лошади бесследно исчезли. Странно, не правда ли? Слишком похоже на месть… на хорошо продуманную месть. – Бретель побледнел. – Фирмен – судья, Констан – бывший полицейский… А вы? Кто вы, месье?
– Я – управляющий у господина графа, – сдавленным голосом отвечал Бретель. – Можно подумать, вы не знаете об этом, мадемуазель Фонтенуа!
Дезире прищурилась.
– Скажите, месье, когда именно вы подружились с вашими покойными друзьями? С чего началась ваша дружба?
– Я не понимаю вас, – хрипло повторил Филипп. – К чему ваши вопросы? Мы все знаем, что их убил Кэмп-белл!
– Мы все не знаем ни черта, – желчно возразила тетя, с треском складывая веер. – Взять хотя бы Кэмпбелла – вы знаете, кто он такой на самом деле?
Филипп как-то нервно дернул челюстью, заявил, что у него нет времени на глупые разговоры, а что до моего учителя английского (тут он почему-то злобно покосился на меня), то он желает мистеру Кэмпбеллу гореть в аду до скончания веков. Произнеся последние слова, он шагнул к дверям и был таков.
– Так я и думала, – заметила Дезире, когда управляющий ушел. – Он что-то скрывает. Но что?
– Думаете, он заодно с Кэмпбеллом? – предположил я.
Дезире сердито посмотрела на меня.
– Не говорите глупостей, инспектор Коломбье, – буркнула тетя. – Бретель явно боится. Он прекрасно понял мой намек и переполошился до чрезвычайности, однако говорить не пожелал – несмотря на то что совершенно ясно, какая опасность ему угрожает. Если ему не дали покинуть замок, весьма возможно, что следующим на очереди будет он.
Я пару раз моргнул, переваривая услышанное.
– Вы не верите, что Кэмпбелл является убийцей? – спросил я.
Дезире отвернулась.
– Я знаю только, что Кэмпбелл убил химика Андре Северена, – отозвалась тетя. – А насчет остальных… – Она поморщилась. – Люди собираются вместе на Рождество и начинают умирать. Один за другим, причем кто-то не пожалел усилий для того, чтобы они оказались отрезаны от остального мира… Это не может быть случайностью, как и то, что первыми были убиты именно судья и полицейский.
– А Клер? – не выдержав, спросил я. – Что вы думаете о ее гибели? Она до смерти боялась призраков, а я видел привидение. И Франсуаза видела кровавую надпись, и мадам Бретель тоже видела призраков… Их было четверо, а ведь именно четверых тамплиеров когда-то замуровали в стенах замка! Конечно, вы скажете, что все это вздор и что привидений не существует, но… Я же видел, как тот… призрак прошел сквозь стену! И то был вовсе не сон, все случилось наяву, я готов поклясться!
– Да, – со вздохом согласилась тетя, – все это никуда не годится. Привидения, замурованные рыцари… – Она поглядела на меня и улыбнулась. – Знаешь, Люсьен, я так устроена, что не люблю, когда не могу чего-то объяснить. Все эти происшествия слишком хорошо согласуются между собой. Сначала Франсуаза видит надпись кровью, которая исчезает до нашего прихода. Можно, конечно, сказать, что у Франсуазы паук в мозгах [8] , но что говорила надпись? «Вы все умрете здесь». Все – умрете – здесь, – с расстановкой повторила Дезире. – И действительно, люди начинают умирать, часть слуг в страхе хочет бежать из замка, твоя мать впадает в панику и начинает молиться, а между тем… между тем…
Тетя умолкла и посмотрела в окно, за которым бушевала метель. Я ждал, что еще она скажет, но Дезире только молчала и постукивала сложенным веером по подлокотнику кресла.
– Да, – промолвила она наконец, – именно так.
– Что? – непонимающе спросил я.
– Ты все еще мой инспектор? – спросила тетя.
– Да, месье Лекок! – горячо ответил я. – Я готов идти с вами до самого конца… и даже дальше! – отважно прибавил я.
Никогда я еще не слышал, чтобы так смеялись. Тетя Дезире запрокинула голову и расхохоталась. Я хотел на нее обидеться, но она была такая красивая… Поэтому я и сам не заметил, как тоже начал улыбаться. А тетя все смеялась – до того, что у нее даже слезы на глазах выступили.
– Мой золотой Люсьен! – проговорила она наконец, качая головой. – Какой же ты все еще… ребенок!
Она поманила меня к себе и, когда я подошел, поправила мне челку на лбу, погладила меня по голове. В тот момент я даже немножко захотел быть ее кошкой, потому что тогда тетя Дезире гладила бы меня каждый день.
– Тетя Дезире, а у вас есть кошка? – выпалил я и покраснел.
Но тетя только серьезно покачала головой.
– А почему ты спросил? – полюбопытствовала она.
– Просто так. – Я заложил руки за спину и уставился в ковер, чертя по нему носком ботинка. По правде говоря, я даже был рад, что тетя не держала кошек.
– Ты не знаешь, тело Констана уже унесли из его комнаты? – спросила Дезире.
Я ответил, что да, что теперь оно вместе с другими телами лежит в погребе.
– Тогда пойдем осмотрим его комнату, – распорядилась тетя, поднимаясь с места.
По чести говоря, мне не очень улыбалось возвращаться туда, но раз уж меня произвели в инспекторы, я должен был оправдать оказанное мне доверие. Дезире была уже у дверей, и я вприпрыжку побежал за ней.
– Что ищем? – деловито спросил я, пока мы шли по коридору.
– Если тело находят в запертой изнутри комнате с закрытыми окнами, что это значит, инспектор Коломбье? – строго спросила тетя. Но глаза ее улыбались.
– Это значит, что убийца чертовски хитрый малый? – с надеждой предположил я.
– Нет, – коротко ответила Дезире. – Это значит, что там есть другая дверь, о которой мы ничего не знаем. – Она потрепала меня по голове и пояснила: – Потайной ход. Именно это я и имела в виду, когда сказала, что убийца прошел сквозь стену.
– Ух ты! – У меня даже дух захватило от неожиданности. – Правда-правда? Ну конечно, если тут жили тамплиеры, то они наверняка позаботились о запасном выходе. На случай, если им придется туго, – добавил я, заглядывая тете в глаза.
– Ты это в каком-нибудь романе прочитал? – поинтересовалась Дезире. Я кивнул, в глубине души надеясь, что не покраснел. – Нет, Люсьен. Тамплиеры – слишком отдаленная эпоха, и лично я полагаю, что все было несколько иначе. Просто кто-то из последующих хозяев Иссервиля велел построить для себя тайный ход, чтобы иметь возможность без помех навещать свою любовницу. – Она покачала головой. – Что я говорю! Прости, Люсьен, я совсем забыла, что ты еще ребенок.
Я нахохлился. Опять она напоминала мне о том, что я маленький!
– Но я же инспектор, ваш помощник, – обиженно возразил я, – и мне полагается все знать. Разве не так?
Мы подошли к двери комнаты Констана, и я заметил, что тетя немного поколебалась перед тем, как открыть ее.
– Ну ладно, – сказала Дезире и шагнула в комнату.
Первое, что я услышал, было размеренное тиканье часов: тин-тон. Потом я различил какой-то грохот и не без труда сообразил, что слышу стук собственного сердца. Подняв глаза, я увидел потемневшую от времени потолочную балку – и потянул Дезире за рукав.
– Смотрите!
Обрывок веревки, висевший на ней, исчез.
– Наверняка кто-нибудь из слуг взял его себе, – буркнула Дезире. – Есть такая примета, что веревка повешенного приносит счастье. Дурацкая примета, – в сердцах добавила она.
– Что вы тут делаете? – прогремел чей-то голос.
Дезире отпрянула назад, но я заметил, что правой рукой она схватилась за тяжелую лампу, стоявшую на столе. Я кинулся к ней – сам не знаю, чтобы защитить ее или чтобы укрыться за ее спиной… Мне до сих пор ужасно стыдно вспоминать об этом моменте.
– Кузен, кузен, – тихо проговорила тетя, не отпуская лампы, – вы нас напугали.
И я совсем опешил, когда увидел в дверях отца. Я даже не узнал его голоса, да и лицо его узнал едва, потому что он явно был вне себя от гнева, исказившего его черты.
– Зачем вы здесь? – требовательно спросил отец. – Это комната убитого человека. Что вы тут забыли… дорогая кузина?
– Мы пришли… – начал я.
Но тут Дезире свободной рукой сжала мое плечо, и я моментально прикусил язык.
– Мы хотели взять на память веревку, – промурлыкала она. И я с негодованием увидел, что она строит моему отцу глазки.
– Какую веревку? – озадаченно произнес отец.
– Веревку повешенного, – с придыханием прошептала тетя. –
