Эрсилья (едва скрывая радость). В семь или без четверти семь. (Словно одумавшись.) Но лучше тебе все-таки там не показываться.
Сориано. Я буду ждать тебя в семь, у моста.
Эрсилья срывает цветок, машет на прощание рукой и уходит.
Мы видим, как Элена запирает калитку. Свет меняется. Наплывают сумерки. Элена делает несколько шагов вперед; камера показывает ее лицо, оно внезапно мрачнеет.
Элена. Ты можешь опоздать, Фермин.
Сориано. Опоздать? Куда?
Элена (не понимая). Ты же должен встретить Эрсилью.
Сориано. Эрсилью? Небось не заблудится, если я и не приду.
Элена. Но ведь она будет ждать тебя.
Сориано. Ты прекрасно знаешь, что я пообещал встретить ее, только ради того чтобы она ушла и оставила нас вдвоем.
Элена (строго, глядя ему в глаза). Фермин Сориано, ты, видно, сошел с ума.
Сориано. Сошел, именно что сошел. От желания обнять тебя наконец.
Протягивает к ней руки, хочет обнять. Она сопротивляется, на пол летит гребень. Камера останавливается на нем. Внезапно на гребень падает тень. Это тень мужчины, ведущего на поводу коня.
Камера резко смещается на лицо Сориано, который согнутой рукой закрывает глаза. Потом рука падает, и мы видим уже другого Сориано – вернее, его отражение в зеркале. Он стоит в том самом заведении, где устраивают петушиные бои. Сориано разгорячен выпитым и мыслями о предстоящем рискованном деле. Он пристально смотрит на свое отражение.
Нет, лучше не вспоминать. Я клялся себе, что больше вспоминать не стану. Элисео Рохас оскорбил меня. Элисео Рохас заставил меня встать на колени и просить прощения у Элены. Потом на глазах у Элены ударил меня по лицу. И я поклялся не вспоминать об этом. Потом можно будет вспомнить. Сегодня ночью, сегодня же ночью.
Через окно с раздвинутыми вышитыми занавесками и портьерами из дамаста мы видим тихую улицу. Приближается Фермин Сориано на коне.
Камера отъезжает. Мы оказываемся в гостиной дома Исмаэля Ларраменди (мебель красного дерева, пианино, бронзовая статуэтка на подставке, цветы в горшках, картина, изображающая арабов на фоне пирамид). Ларраменди, Сильвейра и Луна сидят и беседуют.
Луна (продолжая разговор). Самое странное, что этот парень, Моралес, вроде бы вовсе и незнаком с доном Элисео. Вот что я приметил, к вашему сведению.
Ларраменди (задумчиво). Но ты же сам сказал, что он разыскивает его, чтобы поквитаться с ним.
Сильвейра. Чему тут удивляться? (Зло.) Я тоже незнаком с доном Элисео и тоже хотел бы с ним встретиться.
Входит Сориано.
Ларраменди (едва сдерживается, чтобы не чертыхнуться, потом берет себя в руки). Разумеется, для моего дома присутствие всех вас – большая честь. И все же… собираться здесь… это неосторожно.
Сильвейра (невозмутимо). Да, это вас ставит под удар, но тем лучше.
Ларраменди (задетый). Ну раз так, значит, так. Считайте, что я ничего не говорил.
Сориано (с вызовом). Именно что так! Ведь и нам нынче ночью придется рисковать.
Луна (к Ларраменди?) Вы сами не слишком церемонитесь, подставляя других. Мне-то, помните, сначала велели поджечь дом, потом…
Ларраменди (с прежним апломбом). Вас никто не заставляет участвовать в этом деле.
Луна. Я и не говорю, что хочу пойти на попятную. Когда дон Элисео выгнал меня, я поклялся его убить. Но, по правде говоря, я мечтал о честной мести, а вы меня впутываете в преступление.
Камера отступает в коридор, показывая Луну через открытую дверь, потом быстро поворачивает, и нам становятся видны лестница, второй этаж, открытая дверь комнаты Эрсильи. Перед зеркалом сидит и расчесывает волосы Элена. Эрсилья, пристроившись на краю кровати, примеряет бальные туфли. Белая железная кровать украшена резными листьями и розами. Лампа на тумбочке, шкаф с зеркалом, умывальный кувшин и фаянсовый таз, свеча. На туалетном столике фотографии молодого Ларраменди и незнакомой женщины (скорее всего, это мать Эрсильи). Эрсилья поднимается и зажигает газовый рожок.
Элена (рассеянно). Твой отец уже вернулся? Так рано?
Эрсилья. Четверть часа назад. Мне хотелось бы поговорить с ним. Я очень за него беспокоюсь.
Элена. Сегодня утром он показался мне очень веселым.
Эрсилья. Он притворяется. Я-то знаю, что дела совсем плохи.
Молчание.
