— Вот-вот, заставь дурака Богу молиться… А с чего это тогда тот придурок показался мне таким благочестивым?
— А у него от пьянства уже не стоял… — хихикнул покровитель наук.
— Ах, вот оно что… Уж лучше бы он трахался, как все, забот бы сейчас было меньше. Да и черт с ним, не про него сейчас речь. Что мне делать сейчас? Чтобы и преподать хороший урок этим умникам, и чтобы не пострадали честные люди? В конце концов, с возрастом я стал милосерден. Я даже хочу уже не столько покарать, сколько просто немного отдохнуть. Да и не мое сейчас это дело — карать, этим и так вовсю занимается падший ангел.
— Вот и пошли его туда на разборки, — прошепелявил вдруг один, самый дряхлый на вид старец.
— Ты бы уж помолчал лучше, маразматик старый. Этому шельмецу только пальчик дай, он всю руку отхватит. Да не делай ты такие глаза, не о тебе разговор.
— Предлагаю устроить Эру Великого Сабантуя, — твердым голосом произнес покровитель наук.
— А это что еще за хреновина? И что там такого великого?
— Это просто кодовое название одной из моих разработок. Если ты хочешь получить небольшую передышку, то научную мысль надо просто немного сдержать. Для этого нужно всего лишь изменить экономическую ситуацию. Если до сегодняшнего дня быть ученым означало иметь высокий престиж, уважение в обществе, благосостояние и стабильное положение, то кто нам мешает все это исправить? Надо, во-первых, поставить во главу всего деньги, дать дорогу капиталу, причем капиталу грабительскому — тому, которому все эти научные исследования станут попросту не нужны. Необходимо также поднять престиж воров в законе, криминальных авторитетов и прочих бывших аутсайдеров социума. Поднять до того, чтобы преступный менталитет овладел душами как можно более широких слоев населения, а воровство стало бы государственной политикой. И когда над профессорами станет смеяться последний уличный торговец, а чуть более крупный вообще перестанет их замечать, им уже станет не до своих открытий, на кусок хлеба бы заработать…
— А ты молодец, приятель, — обрадовался Великий, — Еще можешь иногда сказать что-нибудь умное. Пожалуй, так и сделаю. Вот только одно меня беспокоит…
— Бандиты и воры? — удивился покровитель наук.
— Да нет, с этими-то я разберусь, как их время придет. Да и падший ангел поможет, такой лакомый кусочек он никогда не упустит. А вот тебе-то какая от этого выгода? Глядишь, и вовсе они перемрут, некому покровительствовать будет.
— Самая что ни на есть прямая. В последнее время среди ученых развелось очень много шелухи. Они занимались наукой только из-за престижа и материальных благ, они-то и отсеются. А вот истинные таланты, — старец хитро улыбнулся, — только укрепят свой дух. Если уж костры инквизиции оказались бесссильны…
Облако внезапно исчезло. Я только сейчас удивился превосходной видимости всей этой фантасмагории, кругом стояла глубокая ночь. Как я уже говорил, я уже дал себе слово не удивляться ничему, что бы ни увидел и ни услышал. Но сейчас ситуация переменилась — и вдруг поймал себя на том, что действительно ничему не удивился на протяжении всего этого действа, не воспринял это ни как очередной всплеск шизофрении, ни даже как настоящее чудо. Будто все это было вполне обычным делом. Ну все равно как в кино сходил, фильм, правда, показали не очень… Сюжет оригинальный, но постановка и игра актеров явно подкачали.
А что касается летающих облаков, так и техника не стоит на месте, обычная голография. Нет, несомненно, я уже ходил в такое кино. Причем не один раз. Но когда? Где?
— Ну как, тебе понравился этот спектакль? — я почувствовал легкое прикосновение руки на своем плече и обернулся. За спиной стояла Алька. Сейчас, в темном освещении догорающего костра, она выглядела совершенно иной. Правильные черты лица, черные, как смоль, волосы, рассыпанные по плечам. Стройная атлетическая, но совсем не широкая фигура, высокая грудь. Не совсем уж красавица, но такую девушку охотно бы взяли секретарем-референтом в преуспевающую фирму. Одета она была в белую блузку с коротким рукавом и черные, под цвет волос, джинсы, облегающие безупречные ноги.
Аля подошла к мангалу и, взяв единственный оставшийся шампур с нанизанным мясом, с легкой улыбкой подала его мне.
— На, возьми подкрепись, я тебе оставила. Мы тут у костра вдвоем остались, до утра уже никто не появится.
Я невольно покосился на едва видневшуюся в темноте палатку Серого: судя по доносившимся из нее сладострастным охам и вздохам, наше с Алькой пребывание тет-а-тет гарантировано надолго. Но сейчас это уже не казалось мне таким ужасным. Аля не только изменилась внешне, ее походка стала легкой и быстрой, жесты — плавными и грациозными, хрипотца в голосе исчезла бесследно, а манера поведения казалась почти совершенной.
Конечно, она совсем не напоминала мне ту ослепительную красавицу, которая померещилась ранее, но это было и к лучшему. С той я не то что разговаривать — стоять бы близко не смог.
Наверное, она и впрямь великая актриса. Я где-то слышал, что гениальные актеры могут при помощи грима, париков и своего мастерства до неузнаваемости изменить свою внешность. Но фигура… Так постройнеть? Хотя ночь, тусклый костер… Все это наверное можно использовать. А одежда? Она ведь приехала в совершенно иной одежде. А с собой у нее была только дамская сумочка. В нее даже джинсы не поместились бы. Нет, она все-таки ведьма…
— Не ломай себе голову, Данг, — она коснулась моего запястья своими тонкими пальцами, — скоро ты все узнаешь. А пока поешь перед дальней дорогой.
— Как ты меня назвала? — снимая кусок мяса с шампура, удивился я, меня же зовут…
— Я назвала тебя настоящим именем, — перебила Аля, — и ты это уже знаешь.
— Данг… Кажется, так меня звали в тех странных снах.
— Так тебя звали, когда ты уже вышел на тропу.
— На какую тропу?
— Тропу тайкеров.
— Тайкеров… Ничего не помню. Это Нардая?
— Нардая — ее короткий, но очень ответственный Участок. Это тебе только предстоит.
— Я вовсе не собираюсь ее искать.
— Ее бесполезно искать, она сама появляется на пути тайкера.
— Кто такой тайкер?
— Идущий в вечность… Пойми, ты уже давно идешь по этой тропе, но последнее испытание оказалось для тебя чересчур сильным, и ты действительно заболел. Ты потерял память о прошлой жизни.
— И когда это случилось?
— Около семи лет назад.
Я попытался вспомнить, что же такого случилось в те времена. Да, тогда открывались первые кооперативы, и я стал заниматься бизнесом. До того жизнь была настолько серой и скучной (школа, армия, институт, работа в каком-то НИИ), что я смутно помнил из нее что-либо конкретное. Значит, тогда и свихнулся. И занялся коммерцией.
— Не отвлекайся. То, о чем ты думаешь, — всего лишь ширма. Пойми, у тебя сейчас совершенно нет времени об этом думать. Ситуация обострилась до предела, ты можешь действительно потерять рассудок.
— Ты хочешь сказать, что все, что со мной сегодня происходило…
— Было курсом интенсивной терапии, — усмехнулась она. Я заметил, что от ее тускло светящихся пальцев, лежащих на моем запястье, исходит удивительное, очень приятное тепло, распространяющееся по всей руке и даже по всему телу, — Но я, увы, не всесильна. И к тому же, у меня нет для тебя настоящего лекарства.
— А оно у кого-нибудь есть?
— Да. И ты уже видел сегодня этого человека.
Так, час от часу не легче. Она уже говорила прямым текстом, к кому мне предстоит прогуляться в гости этой ночью. Этот карикатурный «святой» сейчас уже не внушал опасений ни насчет гомосексуальных
