прапоров. И еще два старых жулика, из бывших воров, спокойные такие уже…
— Хорошо. Прикажи дневальному, чтобы проводил меня к Зданию.
— Как? — недоуменно уставился на Данга старлей, — Ты разве прямо сейчас не пошлешь рапорт Чачуа?
— Нет. Я еще не знаю, с чем ты здесь столкнулся.
— Ну ты и полкан… — сокрушенно покачал головой Санек, — Мне бы хоть одного такого полкана в ту Московскую комиссию, я, может, никуда и не сбегал бы с того света…
Данг шел по жилзоне в направлении к бараку семнадцатого отряда, расположенного в самом конце, у четвертого участка основного ограждения. Он казался совершенно неуместным здесь, с модной прической и в своих изящных, мягких полусапожках и джинсовом костюме среди этих давящих душу, торчащих с обеих сторон ржавых труб — заборов локальных зон. Вот его сопровождающий, уже полностью потерявший свою былую борзоту дневальный, моментально вписывался в весь этот пейзаж. Но парень заметно нервничал. Было видно, что ему совершенно не хочется идти в семнадцатый и сопровождать туда этого странного офицера, что больше воли он желает вновь оказаться в привычной ему российской зоне.
Пока шли, Данг отметил про себя, что к концу их разговора со старлеем он уже неплохо стал разбираться во всей зэковской фене — по крайней мере, в тех словах, что употреблял Санек. Веревка — это что-то типа „я тебе чай, ты мне деньги или макли“, курок — потаённое место для чего-нибудь, трюм ШИЗО, не совсем понятно, чем от него отличается БУР… — „Черт! — новая мысль молнией поразила Данга, — какие еще макли? Санек ничего не говорил про макли. Откуда я про них знаю? Про эти выкидные ножички, расчески, зеркала, браслеты и прочую зоновскую мишуру. Наверное, опять из детективов вычитал, да мимо памяти прошло“.
Данг уже видел, что через несколько локальных зон возвышается здание из красного кирпича, с каменным крыльцом и медной ручкой на массивной двери, с кирпичной же трубой на крыше и закрашенными чем-то белым окнами первого этажа. Одно из них было разбито, туда, скорее всего, и влетел Петушок. Уже подойдя к калитке семнадцатого, Данг понял, что она открыта, и не стоит дневальный у забора, и вообще весь отряд почти опустел. Это было понятным. Не совсем ясной для данной ситуации была почти идиллическая картина: сидят у крыльца Красного Здания прямо на деревянной скамеечке два старика — Божьих одуванчика, и мирно беседуют между собой. Они смалили „козьи ножки“ и время от времени потягивали из одной кружки какую-то смолистую на вид жидкость. Судя по тому, как они осторожно брали в руки эту кружку, жидкость была все еще очень горячей.
— Ты к кому это, мил человек? — прошамкал один из них, не меняя позы и даже не поворачивая к Дангу головы.
— К хозяину этого дома.
— А как же тебя представить?
— Полковник Воронин.
— О! — вдруг уважительно произнес старичок, и только тогда посмотрел на него, — Знавал я одного Воронина, под Нерюнгри, еще при усатом…
И вдруг с неожиданной для его лет резвостью лихо вскочил и застучал маленьким кулачком в окно Здания:
— Что, жирная задница, кумар одолел? Сам Полковник к тебе пожаловал.
Из-за окна прозвучал грохот, так бывает, когда чье-то очень тяжелое тело падает с кровати на пол. После этого послышались неровные шаги, дверь открылась, и на пороге предстал обрюзгший мужик с широкой заспанной ряхой. Он стоял босиком, в форменных бриджах, вокруг его необъятного живота была вытатуирована весьма забавная наколка: „Всю жизя на тебя работаю“. На взъерошенной голове криво сидела фуражка, что дало ему повод встать по стойке „смирно“ и отдать честь:
— Господин полковник, за время моего дежурства…
— Вольно. Раз живой, то и впрямь никаких происшествий. Где хозяин?
— Ждут Вас, господин полковник.
— Вот и доложи им о моем прибытии.
— Так они так и велели, что как прибудут, так сразу и веди…
Странно, что, переступив порог этого дома, Данг совершенно не чувствовал страха. Не было страха и тогда, когда толстый прапор вел его через совершенно пустые залы с высокими потолками, через длинные коридоры, заваленные обрывками старых газет. Данг был спокоен и даже тогда, когда они спускались по винтовой лестнице куда-то глубоко вниз. И только когда он оказался перед обычной деревянной дверью, какие бывают в деревянных избах, Данг почувствовал смутную тревогу. Нет, не перед хозяином Красного Здания, вряд ли он причинит ему какой-либо вред. Просто Данг вдруг почувствовал, что очень близко подошел к главной цели своего задания — того самого, данного еще Горбовским. И причем быстро, прямо- таки неправдоподобно быстро. По всей логике жизни, это могло означать одно из двух: либо с ним ведут хитрую игру, либо ему кто-то сильно помогает. Но кто может вести с ним игру? Чачуа, Гейгер? И что вообще они могут предъявить против Данга? Шпионаж в пользу Земли XXII века? Или в пользу Алайского герцога? И кто может так сильно ему помогать? Странники-наставники? Кроме них, пожалуй, никто так не сможет. Так ведь против них Данг и ведет свою игру! А те в ответ — свою? Но зачем? Заманить его в ловушку? Какую к дьяволу ловушку, они в любой момент могут взять его голыми руками! Ах, ч-черт!.. — новая, совершенно неожиданная мысль настолько поразила Данга, что он в изнеможении прислонился головой к косяку двери. Она была страшна своей гениальной простотой. Кто вообще сказал, что странники — это единая цивилизация? А может, это энное количество суперцивилизаций, которые летают по вселенной и воюют между собой за передел мира? И то, что никаких ''звездных войн» земляне не наблюдали, ничего не доказывает, это вполне можно делать незаметно и тихо.
Что же, тогда многое вставало на свои места. Если так, то кто-то из них сейчас является Дангу другом, а кто-то — врагом. И «друзья» сейчас, надо полагать, выигрывают. Данг, видимо, является некоей козырной картой в этой войне, и то, что он был простым алайцем, пока ничего не говорило о его бесполезности в глазах странников. На войне всякое бывает, с мнением отдельных дикарей-аборигенов тоже иногда считаются. Даже герцоги и члены Мирового Совета.
Через минуту Дангу стало значительно легче, ведь в этом случае у него появились надежды на успех всей операции, в случае же единой суперцивилизации она была бы почти нулевой.
И Данг снова открыл очередную дверь, каковых хватало с избытком на крутых поворотах его жизненного пути.
На этот раз он оказался в просторной горнице крепкой крестьянской избы. Посредине стояла кирпичная печь. Перед ней, у бокового окна — широкая кровать с шишками на металлических спинках. За печкой, параллельно трем окнам, стояли стол и две лавки, на столе красовался черный котелок с дымящейся картошкой, рядом миски с нарезанным салом, помидорами, ветчиной, крутыми яйцами и огородной зеленью. Чуть поодаль виднелась кринка парного молока и две кружки. В углу горницы, конечно, икона Девы Марии.
А прямо перед Дангом стоял крепко сбитый мужчина лет сорока, в черных джинсах и в черной же шелковой рубашке — пожалуй, только цветом его одежда и походила на зэковскую робу. Этот коротко стриженный человек чем-то напоминал Дангу «новых русских», но не тех дураков из новомодных анекдотов, а тех, с которыми Дангу уже приходилось встречаться на Земле. Людей, делающих деньги, опираясь на свой ум и силу, людей безжалостных, но не злых, людей, которые спокойно перешагнут через кого угодно ради своего бизнеса, но которые пальцем не тронут никого постороннего. Данг и сам был похож на них, с той лишь разницей, что настоящее богатство его мало интересовало.
— Вадим, — коротко представился мужчина, протягивая для рукопожатия свою крепкую кисть боксера.
— Данг, — ответил на рукопожатие тот.
— Обедал? — голос Вадима был чуть-чуть выше по тону ожидаемого по внешнему виду.
— Нет. У Танаева была только водка с огурцами.
— Жаль. Не такой уж плохой офицер. Но видно, кишка тонка оказалась. Прошу, — усаживая Данга широким жестом, Вадим сел на лавку напротив него.
