«Услышала ребенка! — пронеслось в голове Алексея Палыча. — Все пропало!»
Женщина заметила учителя и махнула ему рукой.
— Иди-ка сюда.
Алексей Палыч подошел. Лицо его было бледным и выглядело как лицо раскаявшегося злодея.
Это мог бы заметить каждый. Заметила это и стоявшая перед ним женщина, чему вовсе не удивилась. Она привыкла к тому, что все в школе были перед ней виноваты. Сама же она оказывалась всегда права.
К этому она тоже привыкла.
— Открой дверь.
— Зачем, Ефросинья Дмитриевна? — робко спросил Алексей Палыч.
— Затем, что там у тебя мое ведро осталось. Еще с прошлого года. Или ты его уже уработал?
Сердце Алексея Палыча, опустившееся в низ живота, начало помаленьку всплывать кверху. Конечно, и в этом случае он был виноват. Именно он занял подвал, в котором уборщица Ефросинья Дмитриевна хранила свои ведра и щетки. С тех пор Ефросинья Дмитриевна малость его невзлюбила и стала называть на «ты», без имени-отчества.
— Ведра там нет, Ефросинья Дмитриевна. Вы все еще раньше забрали.
— Что же я, без ума, по-твоему?
На вопрос этот ответить определенно Алексей Палыч не решился, да и некогда было разговаривать — нужно было немедленно увести Ефросинью Дмитриевну от двери.
— У меня ключей нет.
— Принеси.
— И потом… я вспомнил… Вы извините, но, кажется, ведро я…
— Загубил, — сурово сказала Ефросинья Дмитриевна.
— Вот-вот… что-то в этом роде. Но я сегодня же куплю.
— Ведро-то эмалированное было.
— Ну конечно… обязательно… Хороший день сегодня, верно, Ефросинья Дмитриевна?
— У вас всегда все хорошо, — сказала Ефросинья Дмитриевна и медленно стала удаляться. Даже со спины она выглядела величественной и неприступной.
Между тем у себя дома Ефросинья Дмитриевна была весьма неплохой женщиной.
Она ухаживала за больным мужем, помогала соседям; из своей скудной зарплаты умудрялась выкраивать деньги на переводы для сына, служившего в армии.
И только в школе ей кружила голову власть, которая была велика, потому что распространялась на все школьные помещения, вплоть до кабинета директора.
Когда Ефросинья Дмитриевна удалилась, Алексей Палыч попытался что-нибудь разглядеть в подвальное окно, но ничего не увидел: вчера перед уходом он сам аккуратно завесил окно газетой.
Из подвала не доносилось ни звука.
Алексей Палыч нащупал было в кармане ключ, но в школе послышался звонок, и Алексей Палыч торопливо пошел к главному входу.
Пока он раздевался в учительском гардеробе и поднимался на второй этаж, прошло минут пять. В пустом коридоре он встретился с директором.
— Опаздываешь? — спросил директор.
— Сам видишь.
С директором школы они жили на одной улице вот уже двадцать лет.
— А что нужно сказать? — улыбнулся директор.
— Я больше не буду.
— Верю. А вот с Ефросиньей Дмитриевной ты, ради бога, не ссорься. Это я тебя по-дружески прошу. Подвал я тебе отдал… Мало того, что мне физкультурник всю шею перепилил: секцию борьбы он там хотел организовать… Да ты еще какие-то ведра ей не вернул.
— Жаловалась?
— Не то слово.
— Ведер там не было. Но я куплю.
— Купи, пожалуйста. Ты меня прости, но на наше с тобой место другие найдутся, а вот на ее — не знаю. Для меня это — проблема номер один.
— Я бы тебе сказал, какая у меня проблема…
— Заходи домой, потолкуем.
— Может, и зайду, — сказал Алексей Палыч, подумав, что не плохо было бы иметь еще одного соучастника. С директором они были в самых дружеских отношениях.
Как назло, первый урок был у Алексея Палыча в шестом классе.
Хоть и свой человек Борис, но все же мальчишка: тайна распирала его; весь урок он вертелся, смотрел на Алексея Палыча глазами то намекающими, то сочувствующими; весь вид его говорил о том, что и под страхом смерти не выдаст он их великую тайну, но тот же вид просто кричал о том, что тайна все-таки есть.
Весь урок Алексей Палыч как бы раздваивался. Душа его находилась в подвале, а тело передвигалось по классу, вызывало к доске и задавало вопросы. Ученики, заметив, что учитель частично отсутствует, понемногу обнахалились. Когда к доске был вызван сын директора крупяного завода, ему стали подсказывать нарочно неверно. Тот, не надеясь на себя, повторял глупости, Алексей Палыч слушал его невнимательно, но написанное на доске говорило само за себя.
Получив двойку, сын крупяного директора, знавший, разумеется, о токарном станке, сел на место и до конца урока смотрел на Алексея Палыча как на предателя.
Весь день Алексей Палыч чувствовал себя не в своей тарелке. Ученики ему попадались на редкость тупые, учителя выглядели хмуро и подозрительно. Посмотрев на перемене в окно учительской, Алексей Палыч увидел стоящий неподалеку от школы милицейский газик. Он знал, что в доме напротив живет шофер этого газика, но все же вид желто-синей машины наводил его на неприятные мысли.
Кроме того, Алексей Палыч все время прислушивался. Он понимал, что невозможно услышать сквозь два потолочных перекрытия слабый младенческий крик, но все же ждал этого крика.
Немного утешало его то, что мальчик вчера «обещал» не кричать. Но кто, как не учителя, знают цену всяким обещаниям…
И еще Алексей Палыч думал о том, что мальчик голоден. Андрюша в подобных случаях поднимал такой крик, будто кормили его не три часа тому назад, а в прошлом году. Правда, мальчик был не земной. Возможно, он вообще не нуждался в пище или питался электричеством, но это еще надо было проверить. А пока перед глазами Алексея Палыча возникал голый беззащитный ребенок, которого чья-то мощная и безжалостная рука швырнула в холодный космос. Земля, которая встретилась на его пути, даже не сумела накормить далекого гостя. Но больше это не повторится. Земля поможет ему!
Так думал Алексей Палыч.
Он чувствовал себя уже не просто человеком и не просто учителем.
Он был не похитителем продуктов и загрязнителем ведер.
Он не боялся даже неприятного разговора с крупяным директором. Алексей Палыч ощущал себя представителем всего Человечества.
Это была минута радости, горячая искра, недолгий всплеск.
А потом, на перемене, подошел Борис Куликов и все разрушил.
— Его там нет, Алексей Палыч, — сказал Борис.
— Ты с ума сошел! — прошептал Алексей Палыч, снова превращаясь в заговорщика. — Я же тебе сказал — не открывать без меня.
— А я и не открывал. Там в стекле дырочка; я карандашом газету проткнул — его в загородке нет.
— Замок на месте?
— Все на месте.
…Маленькие руки цепляются за край доски… раз… другой… десятый… переваливается через загородку голый малыш… внизу — пустота. Мягкий удар… Так вот почему там все время тихо!
