в загородке и сказал:
— Куда пасуешь, дурак! Давай мне пасуй!
За окном раздавались на площадке вполне похожие выражения.
— Так нельзя говорить, понимаешь? — родительским тоном сказал Алексей Палыч. — Дурак — нельзя. Дурак — нехорошо.
— Нехорошо, — согласился мальчик. — Дурак — нехорошо. Дурак, дурак, нельзя, нельзя. Нельзя, дурак, нехорошо.
— Вот и не говори так больше, — посоветовал Алексей Палыч. — Ты ведь меня понимаешь?
— Понимаешь, — согласился мальчик и с наслаждением произнес: — Дурак, дурак, дурак…
Алексей Палыч нахмурился, и мальчик, лукаво улыбаясь, добавил гораздо тише:
— Нехорошо…
Алексей Палыч со вздохом подумал, что космические дети, как и земные, любят делать то, что запрещается. Как ни странно, но именно это соображение его подбодрило. Если мальчик имеет земной характер, то и общаться с ним можно по-человечески.
А человеческих детей нужно прежде всего кормить.
Алексей Палыч достал из портфеля питательную смесь, прочитал рецепт и с сомнением посмотрел на подросшего гостя.
— Чем же мне тебя кормить? — сказал он. — Из этой пищи ты уже вырос. Тебе уже небось мяса надо. Вон у тебя зубы какие. Отправим мы тебя, дружок, в Академию наук, должны ведь они поверить, если я им все объясню. Увидят, как ты быстро растешь, и поверят.
— Нехорошо, — сказал мальчик.
— Почему нехорошо?
— Палыч — хорошо, Боря — хорошо.
— А без Палыча и Бори разве нельзя?
— Нельзя.
— Почему?
— Уйду.
— Куда ты уйдешь?
— Туда, — сказал мальчик и показал на дырку в стекле.
Алексей Палыч подумал, что ответы мальчика уже не напоминают прежний лепет, в них чувствовался кое-какой смысл.
— Что значит «уйду»? Если можешь, то объясни.
— Седьмое солнце! — сказал мальчик, и щеки его порозовели. — Извини, не сдержался. Мне стыдно: так у нас ругаются только наездники.[19] Но ведь я не могу без конца притворяться, что ничего не понимаю. Надоело. Вчера я еще мало понимал, а сегодня уже подключился. Я понимаю, что с вами можно работать. Но если вы отдадите меня другим людям, то меня отзовут. Меня, конечно, и так отзовут, но гораздо позже.
— Зачем же тебя к нам послали?
— Этого я точно не знаю.
— А что значит «подключился»? К чему ты подключился?
— Этого я тоже не знаю.
— Выходит, — сказал Алексей Палыч, — ты только с виду ребенок? На самом деле ты вполне взрослый и можешь вступить в контакт с человечеством?
— Я и вступил, — ответил мальчик. — Ты и Борис. И достаточно.
— Но я далеко не лучший представитель человечества, — сказал Алексей Палыч. — Я всего только учитель, а Боря еще школьник. Я думаю, что контакт — это дело большого коллектива, где будут ученые разных специальностей. Мы с Борисом заменить их не можем.
— Если вы кому-нибудь расскажете обо мне, то меня немедленно отзовут.
— Не понимаю, — сказал Алексей Палыч. — Тебя посылают для контакта и тут же почему-то должны отозвать.
— О, третье солнце! — сказал мальчик, на этот раз не краснея. — До чего же вы надоели мне с этим контактом! Вам обязательно нужно, чтобы к вам прилетели красивые, умные, дружелюбные. Чтобы они были такие, как вы, но знали больше вас. Чтобы вам открыли рецепт бессмертия или секрет гравитации. Вы хотите, чтобы они были похожи на вас и в то же время были не похожи. Вы мечтаете о том, что называете «контактом», и в то же время боитесь этого. Вы посылаете в космос сигналы в поисках разума, а сами еще толком не знаете, что с этим разумом делать. Знаешь что, Палыч? Попробуй взять ружье, выйди ночью из дома, закрой глаза, выстрели в небо и жди, пока оттуда свалится горный орел.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Алексей Палыч, изумленный столь горячим выступлением гостя. — У нас не водятся орлы, тем более горные.
— И все же, — ответил мальчик, — попасть таким образом в орла легче, чем попасть вашими лучами в населенную планету. Да и зачем вам попадать. У вас уже много раз были.
— Как это так? Я, например, ничего не слышал.
— Слышал. Писали в газетах и по радио не раз говорили.
— Ты имеешь в виду летающие тарелки и прочее?
— Летающие тарелки! — мальчик засмеялся. — Это наши ребятишки играют. Глупые еще, вот и забавляются. Разве за ними уследишь… Нет, у вас были из Центра. Но вы, люди, странные создания: стоит только одному встретить кого-нибудь из наших, вы сразу бежите ко второму, третьему, чтобы удивить его, рассказать. А тогда нас немедленно отзывают. Вот вам никто и не верит. Если бы меня сейчас отозвали, кто бы тебе поверил?
— Тогда зачем тебя послали?
— Не знаю. На твой вопрос не смогли бы ответить даже те, кто меня послал. Нужно что-то про вас узнать. Такое, что не знает у нас никто. И даже неизвестно, что нужно узнать.
— И много вы про нас знаете? — спросил Алексей Палыч.
— Что значит много? — спросил мальчик. — Много ли ты знаешь обо мне?
— По сравнению со вчерашним днем — очень много. По сравнению с тем, что я еще смогу о тебе узнать, наверное, очень мало.
— Ты сам ответил на свой вопрос, — сказал мальчик. — Повторяю: мы о вас не знаем чего-то очень важного. Это может оказаться важнее всех ваших изобретений. Для нас они не секрет.
— Н-да… — сказал Алексей Палыч, который на секунду вдруг отвлекся от этого разговора и взглянул на себя как-то со стороны.
Со стороны выглядело это, наверное, не совсем обычно: взрослый дядя, мужчина, прилично, как говорят, одетый, стоял возле дурацкой загородки, в которой сидел голый ребенок; на лбу мужчины от напряжения выступила испарина, а ладонь то и дело взъерошивала и без того потрепанную шевелюру. Ребенок сидел в позе восточного божества и спокойно рассказывал дяде веселенькую космическую историю.
Алексею Палычу стало даже слегка досадно. Легкий укол самолюбия — земного, если так можно сказать, самолюбия — ощутил Алексей Палыч.
— Чего же это вы… — сказал Алексей Палыч. — Я хочу сказать, вот послали тебя в такую даль… да… через весь, так сказать, космос… а пупка тебе не приделали…
Мальчик вздохнул тяжело, по-взрослому.
— Это у нас проблема, — сказал он. — Сколько раз пробовали — не получается, чтоб его четвертое солнце забрало, этот пупок!
— Ага! — с торжеством сказал Алексей Палыч. — Значит, вы тоже не все умеете! Интересно бы узнать — почему?
— Почему, почему… Потому что кончается на «у»! — ответил мальчик.
— Господи, ты и это знаешь?!
— Это потому, что я подключился. Я скоро отключусь, и тогда тебе будет легко со мной разговаривать.
— Ну, — заметил Алексей Палыч, — я бы не сказал, что мне так уж и трудно. Я, видишь ли, большую
