жаргоне, от первых трех букв sch... ее латинского написания).
А Хут серьезно отвечает: 'Мужики, да вы не врубаетесь! Не заклюет он меня - пингвины Адели маленькие, это императорские пингвины большие. Я уже в Фундаменталке был, Бэ-Эс-Э смотрел (БСЭ - Большая Советская Энциклопедия). Да и не в птичке дело, похоже здесь квартира на халяву обламывается. Да не просто на халяву, а еще и с доплатой от хозяина!'
Ну тут мы приутихли. Если хозяин птичку оставляет в своей квартире и дает ключик сроком на восемь месяцев, то у Хута ситуация редкостного везения. Снять хату, да еще с приплатой сверху! Да на таких условиях и за уссурийским тигром поухаживать можно. А вот если птичка 'на вынос', то такое и нафиг не надо. Не на Факультете же его держать? Рассуждали мы всем скопом и вслух, вот наверное Боженька услышал наши слова и решил чуть подшутить.
Вечером того же дня Хут позвонил Валентину Николаевичу. Дядька в очередной раз собирался зимовать где-то во льдах, да не один, а вместе с женою! Правда жена вылетала в экспедицию самолетом, а он должен отчалить пароходом на месяц раньше ее. Пингвина своего они оба очень любили и отдавать в случайные руки не хотели. До начала экспедиции они решили устроить месячный испытательный срок для кандидата в пингвиньи бэбиситоры. Если кандидат показывал себя достойно, то ему вручался ключик на восемь месяцев. Если же претендент проваливал проверку, то перед отлетом последней обязанностью жены было подарить птичку Ленинградскому Зоопарку. Еще одним из главнейших критериев подбора кандидата была ленинградская прописка - человек должен был жить в собственной квартире и не посягать на халявное жилье. Хут молча выслушал все условия и сказал, что он по всем критериям подходит, и предложение ему очень нравится. Тогда его пригласили на очное 'интервью' с хозяйским чаем и Хутовскими документами. А какие у курсанта документы, кроме военного билета? К тому же Хут был родом из Сочи, и проканать за ленинградца с квартирой было невозможно.
На следующий день Хут явился по указанному адресу. Хозяева показали Сане пингвина, у которого оказалось звучное еврейское имя Айсберг, заварили чаек и начали допрос. Хут честно показал свой Военный Билет, а вот дальше его понесло, как Остапа Бендера. Он заявил, что учится в Военно-Медицинской Академии на Ветеринарном Факультете. (По-моему такого факультета и во времена Виллие не существовало). Специализируется на собаках, морских котиках и птицах (!) в основном из семейства ястребиных, ну и голубям в придачу - для секретных программ Советской Армии - мины ставить, да ворон с радарных решеток гонять, плюс голубинная почта. Так что лучшего кандидата для их питомца им не найти. Адрес его в военном билете не пишется, но что бы развеять все опасения, он просто приглашает их к себе в гости на ближайшее воскресенье. И без зазрения совести называет адрес одного курсанта-ленинградца из своего отделения. На том и порешили.
В тот же вечер Хут давай звонить этому курсанту, Вовке Чернову, и посвящать его в план операции. У этого курка папа геройствовал в длительной загранкомандировке, а маманя была зав. гинекологическим отделением здоровенной больницы МВД. Чтоб не сдохнуть от скуки маман заваливала себя клинической работой и частенько брала суточные дежурства. На Хутово счастье, она дежурила и в следующее воскресенье. Успокоившись от такого удачного начала, Хут попросил принести ему негатив с семейного портрета. В советское время в любом фотоателье делали такие большие черно-белые портреты, и негатив всегда отдавался заказчику. Потом Хут сделал еще звонок одной из своих многочисленных подружек, при этом он выбрал девочку с весьма низким голосом. Он быстро дал ей под запись номер телефона и попросил позвонить по этому номеру в определенное время в воскресенье, чтобы поговорить с одной интеллигентной парой от имени его матери. Девочка страшно удивилась, но просьбу пообещала выполнить.
На следующий день Хут отправился в Дом Быта. Помните улочку, что упирается в Лебедева возле Штаба? На той улочке в 70-80х годах были пара рюмочных, где ошивались в основном адъюнкты- ординаторы и Первый Факультет, а напротив - монстр советского соцкультбытобслуживания. Там делалось все, и в основном все плохо - от ремонта бытовой техники, до фотографий. Хут нашел самого опытного фотографа, которого знало не одно поколение 'академиков' - старого 'земляка' пингвина Айсберга, еврея Моисей Маркыча. 99% Моисейкиных фоток изображали людей в форме. У Маркыча всегда подозрительно тряслись руки, но мастер он был что надо. Хутиев вытащил негатив и сказал: 'Вот это - они. А перед вами - я. Нужно что бы я был с ними - одна прочная семья'.
Моисей Маркыч положил негатив на белое стекло и изрек: 'Ви, кугсант, на отца не похожи. Если одна семья - ото азухенвэй, надо папе лисину закгыть, а то такой этот полковник - как шлимазл Ленин, а ви - как Пушкин. Так не бивает, но исключительно для такого кгасивого гоя как ви, за двадцать пять гхублей - будет! Ви читали поэму ребэ Маяковича 'Что такое цорес и что такое нахес?' Пока у вас в гхуках один нахес. Но стагый Моня знает, как тут навести ажур! Довегте дело дгугому - ото шалом, никто не повегит семейной идиллии на это фото. Всего двадцать пять гхублей!'
Но Хутиев был из Сочи и предложил ровно пятерку. Моню это унизило и оскорбило, он ведь привык к неторгующемуся, в своей основной массе, контингенту военнослужащих медицинской службы. Четвертной в то время - это были деньги! После некоторого препирательства Маркыч наконец изрек: 'Ви такой жадный кугсант, что я вас вигоню если ви не согласитесь на десять гхублей. Это мое последнее слово для вас! Всего десять гхублей и завтга ви будете членом этой почтенной семьи! Ото за такое дело - это дешевле грхязи!'
Хут понял, что за следующим этапом торга будет приступ стенокардии у старого еврея. Поэтому он с выражением крайней признательности положил червонец и уселся на стульчик под лампы. Моисей Маркыч что-то долго вымерял рулеткой на полу, потом линейкой на негативе и наконец принялся настраивать свой деревянный фотоаппарат, похожий на гибрид собачьей будки и гаубицы времен Первой Мировой. Затем маэстро принес здоровый кусок ватмана и белую простынь, после чего минут пять бегал вокруг Хута, кутая его в тунику, на манер шкуры у неандертальца, Мастер укреплял простынь булавками постоянно сверяясь с негативом. Наконец прозвучали традиционные слова про птичку, пара щелчков, и Саня Хутиев довольный пошел домой.
На следующий день Маркыч все же выжал с Хута еще трояк - два рубля за рамку и рубль за стекло, покрывавшее портрет. А портрет получился что надо! Между папой и мамой сидел Вовка, их родной сын, а Хут стоял сзади, положив руки на плечи отца и матери, как-бы нежно обнимая свою любимую семью. Более того, у отца на фото за ночь отросла очень густая шевелюра, как у самого Хутиева. Учитывая, что у Сани было четыре годички и постарше лицо, а курсант на фото был совсем мальчишка с нашивкой первокурсника, то семейный портрет выглядел очень реалистично - папа, мама, плюс младший и старший братья.
В воскресенье, за полчаса до назначенного срока Хут с портретом подмышкой ввалился в полковничью квартиру в 'военном' элитном доме на Ленинском Проспекте (черт его знает, как сейчас называется это место). Вовка, сын хозяина квартиры, быстро ушел, договорившись, что сигналом к возвращению будет классический шпионский знак профессора Плейшнера из '17-ти Мгновений' - цветок на подоконнике. Хут разделся, бросил форму на кровать в спальне, но так, чтобы было видно через открытую дверь, с претензией - это моя спальня. Далее он пошел в душ, прихватив полковничий домашний халат и тапочки. Там он сидел до звонка гостей. Двери он открывал со словами извинения за внешний вид - мол только из ванной, все по-домашнему.
Гости проходят в зал. На самом видном месте висит семейное фото (оригинал спрятан в шкафу). Хут объясняет - это мой отец, полковник медицинской службы, герой Афганистана, доктор наук. Это моя мать - заслуженный врач-гинеколог, кандидат наук; а это мой младший брат - ветеринарию не любит, готовится стать человеческим хирургом. Мать срочно вызвали на работу, если успеет вернуться, то повидается с вами. Ведет гостей на кухню пить чай, попутно жалуясь на судьбу - брат на казарменном положении, отец - заграницей, мать - вся в работе, приходится ему одному жить в такой большой квартире. Любые сомнения насчет нецелевого использования пингвиньей квартиры отпадают естественным образом. Звонит телефон. Хут долго говорит извиняющимся тоном любящего воспитанного сына. Потом передает трубку гостю, Валентину Николаевичу.
Низкий грудной голос в интеллигентной манере извинился за отсутствие на столь важном мероприятии. Гость заискивающе залапотал стандартное что-вы, что-вы, мол больные - это дело святое, не стоит извиняться. Затем маманя начала донимать гостя весьма неприятными вопросами. Вроде как она дает добро своему сыну на то, чтобы он подзаработал немного денег по уходу за пингвином, но ее очень волнует, а здорова ли птичка? А хороши ли санитарно-гигиенические условия того места, куда ему предстоит ходить ежедневно? Высока ли вероятность подцепить пситтакоз, орнитоз, сальмонеллез? Не агрессивен ли зверь?
