Алексей Королюк
генеральный директор регистратора доменных имен REG.RU
Уроки дяди СЭМа / Искусство и культура / Спецпроект
Эдуард Сагалаев в телевизионной тусовке — фигура уникальная. С одной стороны, ни на одном из федеральных каналов он не числится, с другой — телевизионные начальники с удовольствием советуются с Эдуардом Михайловичем, приглашают на вручение всевозможных премий и наград. Сагалаев давно ушел от индустриальной текучки — сегодня он руководит собственным фондом, носит мантии академика всех возможных телерадиоакадемий и титул самопровозглашенного «идиота» — ведет на телеканале «Психология21» программу «Мудрость идиота, или Энциклопедия ошибок Эдуарда Сагалаева». Ему 65 — и это хороший повод поговорить о пережитом и построить планы на будущее.
— Первое воспоминание о телевидении на всю жизнь врезалось в память. Это было в Самарканде страшно много лет назад. Я жил в большом дворе, который был моей вселенной. У нас было очень много соседей, и вот однажды одна семья купила телевизор. Это, возможно, был один из первых телевизоров в городе — КВН с линзой, как аквариум. Но главное, что я запомнил, — вовсе не невероятное по тем временам чудо движущегося изображения на экране кинескопа. В Самарканде принято было снимать обувь, входя в дом. Никогда не забуду море всякой детской обуви в коридоре — там собралось человек пятьдесят детей. Помню, как я зашел и увидел эти пятьдесят пар. В этом было что-то такое, что произвело впечатление. Как я сейчас понимаю, то был прообраз современных «пиплметров», и рейтинг первых программ телевидения в нашем дворе стремился к 100 процентам.
Разумеется, ни о каком телевизионном будущем я не мечтал. Ни тогда, ни в школе, ни в университете. Хотя первая запись в моей трудовой книжке — диктор самаркандского радио. Но это было далеко от мечты о реальной дальнейшей карьере. Я поработал диктором, потом ходил играть в массовках в местном драмтеатре. За один выход там давали сумму, которая с точностью до копейки составляла стоимость бутылки портвейна. В этом и заключался весь смысл, потому что мои друзья это знали и к концу спектакля уже ждали у театра. Я выходил на сцену, говорил какие-то слова в каких-то революционных пьесах. Как-то довелось играть красноармейца с ружьем и перевязанной головой с кровавым пятном на бинтах... Я произносил фразу типа «Караул устал», а потом шел прямиком к кассиру, получал деньги, мы покупали бутылку портвейна и сидели бренчали на гитаре.
— Отчасти. Окружение было очень разное. К примеру, я часто ходил к одной старушке, беглой княгине, в гости пить чай. И она показывала мне свои фотографии. Никогда не забуду фотографию, на которой она в седле с шашкой и в папахе. Это были «эскадроны смерти», которые сражались с большевиками. В том числе женские эскадроны. И она рассказывала, как крошила в капусту большевиков.
Я дружил еще и с теми ссыльными, которые появились уже в 60-е годы. У меня был близкий друг Олег Петрик, которого сослали из Киева, а перед этим таскали по психушкам. Все по полной программе. Он писал прекрасные стихи, был настоящим диссидентом. Но у него была одна особенность — он не признавал ничего, что возникло в стране после октября 1917 года, включая правописание. Ходил с бородкой, тросточкой и в шляпе — такой вот чеховский персонаж, хотя был моим ровесником. Как-то Олег пришел ко мне, не застал дома и оставил записку с ерами и ятями, которая начиналась со слов «Милостивый государь». Мама была в шоке. Я благодаря ему начал читать самиздат.
К этому Олегу приезжал его «отец», точнее, человек, который опекал его. Это был ни много ни мало Виктор Некрасов. И он навещал его в Самарканде. И вот всей редакцией мы собрались на какой-то квартире. Была такая нормальная пьянка, с разговорами о коммунистической партии, о советской власти. Причем я не
