близости от английских берегов и в этом сумрачном и промороженном крае. В Архангельский порт мы все же прибыли без каких-либо приключений. Там для нас все было любопытно, ничем не похоже на жизнь в английских городах и селах. Корабельщики и рыбаки — поморы показались нам совершенно особым, ни на кого не похожим народом. Лес произвел на нас неизгладимое впечатление.
Управляющий лесозаводом — брат капитана Михайлова — принял нас очень хорошо, создал вполне приличные условия нашего существования, был к нам очень внимателен и предупредителен. По-английски он говорил столь же безупречно, как и его брат. Он показал нам весь завод, все его механизмы, продукцию, готовую к отправке. Побывали мы и на лесозаготовке, где Холмс проявил интерес к свежеспиленным деревьям. На некотором расстоянии от дороги дымила заводская труба. Михайлов пояснил, что это предприятие по переработке отходов, принадлежащее фирме «Медокс и сыновья», и предложил завернуть туда. Холмс, к моему удивлению, отказался, сославшись на занятость.
Тем временем уже отгружалась «Белуха», и мы засобирались в обратный рейс. Тепло распрощавшись с Михайловым-управляющим, мы опять перешли под покровительство Михайлова-капитана. Гримшоу опять был на корабле — он экспедировал свой груз: двадцать один бидон со скипидаром. Спустившись в трюм, мы увидели бидоны, установленные в деревянных обрешетках с особой тщательностью. Пиломатериалы Михайлова были уложены очень аккуратно и сверкали своей белизной.
Поездка наша в Архангельск была хотя и нелегкой, но интересной. Познавательный ее аспект был вне сомнения, но что она дала Холмсу в его расследовании, я себе не представлял никоим образом, Холмс много времени проводил на палубе, неоднократно спускался в трюм.
Погода испортилась, волна свинцового цвета поднимала нашу «Белуху», сильная качка и пронзительный шквалистый ветер портили настроение. Холмс, несмотря на это, пребывал больше на палубе. Я предпочитал больше находиться в каюте, лишь изредка наведывался на палубу.
Во время особенно сильной качки вечером я поднялся на палубу и стал искать глазами своего друга. Не обнаружив его, я забеспокоился. Но он вдруг появился из трюма и торопливо сказал мне:
— Сейчас из трюма поднимется Гримшоу, задержите его любой ценой!
Он тут же скрылся за связкой канатов, а из трюма показался Гримшоу со скипидарным бидоном на плече. Увидев его, я растянулся на палубе и закричал:
— Помогите, помогите! Это вы Гримшоу? Окажите мне помощь, доведите меня до каюты.
Экспедитор поставил свой бидон на палубу и подбежал ко мне:
— Что с вами, вы расшиблись?
— Я поскользнулся и подвернул ногу, может быть — вывихнул. Доведите меня, пожалуйста, до каюты.
Опираясь на него и волоча ногу, я добрался до каютной койки и, стиснув зубы, попросил помочь мне лечь в постель. Гримшоу выполнил это безупречно, очень предупредительно и сказал, что сейчас разыщет моего друга и пришлет его ко мне.
Холмс появился через некоторое время, довольный и улыбающийся:
— Не ушиблись ли вы, Ватсон, выполняя мое поручение?
— Вообще-то, Холмс, это не столь безболезненно, как замышлялось. Проклятая качка, я действительна ушибся при падении.
— Крайне соболезную и приношу вам свои искренние извинения. Вы и подошли в нужный момент, и блестяще выполнили свою задачу, что, я надеюсь, даст нам в руки какую-то ниточку.
Для большей правдивости я перебинтовал голову и в таком виде вскоре предстал перед Гримшоу, который зашел осведомиться о моем состоянии. Я успокоил его, сказав, что отделался, оказывается, легко, немного только стукнулся затылком, поблагодарил его за оказанную мне своевременно помощь.
Холмс, бывший тут же, присоединился к моей благодарности. Капитан Михайлов, узнав о происшествии, тоже навестил нас и спросил, может ли чем-нибудь быть полезным. Мы его успокоили, сказав, что всё — сущие пустяки.
В Лондонский порт мы прибыли ночью. Распрощавшись с капитаном Михайловым, мы взяли кеб и вскоре оказались в своей квартире на Бейкер-стрит, в привычной для нас обстановке.
К середине дня нас посетил Самойлов. Он поздравил нас с благополучным возвращением, но вид у него был крайне расстроенный, Холмс заметил это и спросил, о причине.
— Как же, мистер Холмс, не расстраиваться: ведь «Белуха» опять пришла с желтым лесом!
Я ожидал от Холмса удивления, ибо сам был крайне ошарашен таким сообщением. Однако мой друг воспринял этот возглас с полным спокойствием.
— Подождите немного, мистер Самойлов, садитесь, и обсудим все без излишних треволнений.
Самойлов оторопело сел, а Холмс вышел в свою лабораторию и вернулся с какими-то колбами, заполненными темными жидкостями.
— У вас при себе есть какая-нибудь денежная купюра, Самойлов?
Тот молча протянул крупный банкнот.
— Я немного нарушу его целостность, но он не будет потерян, так как все знаки на нем останутся на месте. Я отрежу у него только узкую белую полосочку с края.
Холмс взял ножницы, отрезал полоску, после чего опустил ее в одну из колб. Через некоторое время он вынул ее нисколько не изменившейся. Мы с Самойловым смотрели на эти манипуляции, ничего не понимая.
— Теперь я отрежу такую же полоску от лондонской газеты.
Холмс опустил ее в ту же колбу, после чего вынул и показал нам. Полоска приобрела желтую окраску.
— Вы понимаете, в чем дело. Я объясню. Древесина — очень сложная конструкция. Основная ее масса — целлюлоза, но она не единственная. В древесине много инкрустирующих веществ, от которых приходится избавляться в производстве бумаги. Одна из таких примесей— лигнин. Лучшими сортами бумаги считаются те, в которых он присутствует в самых незначительных количествах. Естественно, что лучшие сорта используются при изготовлении денежных купюр. То, что вы наблюдали, это качественная реакция взаимодействия лигнина с анилином, веществом, являющимся исходным материалом в производстве самых различных красителей. Бумага вашего банкнота никак не реагировала, а газетная, низкосортная, немедленно окрасилась. Если мы опустим в анилин древесную дощечку, то она станет еще желтее.
В передней раздался звонок. Холмс взглянул на часы и попросил меня впустить посетителя, которого он ожидает. Он оказался матросом с «Белухи». Принес он с собой бидон, на котором была цифра и четкая надпись — «скипидар». Холмс поблагодарил его за услугу и заплатил, по-видимому, щедро, так как тот ушел очень довольным.
— Продолжим, мистер Самойлов, наш рассказ, хотя я вижу, что он вас интересует не столь, сколь мне хотелось бы. Вас интересует пожелтение не бумаги, а вашего пиломатериала. Вы, кстати сказать, еще не предъявили его фирме «Медокс и сыновья»?
— Как можно, мистер Холмс! Лишний позор на мою голову.
— Так вот. Виновником всего является фирма «Медокс и сыновья», с которой у вас такой солидный контракт и полное взаимопонимание. Их агент Гримшоу доставлял на вашем корабле скипидар, полученный из отходов вашего лесозавода. Вот бидон из этой грузопоставки. На нем та же надпись «скипидар», но содержал он анилин, который этим же Гримшоу был доставлен из Англии на вашем же корабле. Он был затарен в бочки, а при отправке скипидара разлит по таким же бидонам. Гримшоу знал, в каком именно бидоне он содержится, по условленному номеру. В пути во время шторма он повреждал именно этот бидон, после чего предусмотрительно, чтобы не оставить следов, выбрасывал его в море. Я настиг эту акцию. Свое «желтое» дело Гримшоу совершил и на этот раз, но, благодаря помощи моего друга Ватсона, мне удалось заполучить этот бидон в свое распоряжение. Гримшоу не мог выбросить вынесенный им из трюма бидон: до борта нужно было пройти, а Ватсон требовал от него немедленной помощи, поскользнувшись на палубе. Пока Гримшоу отводил Ватсона в каюту, я с помощью только что покинувшего нас матроса вылил в банку остатки анилина, а сам бидон надежно припрятал. Не найдя бидона на палубе, Гримшоу решил, что его выбросило за борт штормом. Полюбуйтесь на стенку бидона — она не просто повреждена при случайном столкновении, на ней дыра от удара каким-то острым предметом. А вот в другой колбе — его содержимое. Это такой же анилин. Мы опустим в него полоску вашего банкнота и газетной бумаги и будем наблюдать
