которым полковник пользовался, когда возвращался домой поздно. Через другую дверь, ведущую в столовую и к помещениям слуг, он общался со всем домом; через нее мы и вошли. Полковника осматривал врач, потребовавший от нас, чтобы мы не беспокоили пострадавшего. Он сказал, что ничего серьезного в травме не видит, но считает необходимым на несколько дней поместить его в свою больницу. С помощью лакея и санитара он одел полковника и поместил его в карету. Она уехала. Мы остались в комнате втроем и, уже не стесненные присутствием пострадавшего, стали всё внимательно рассматривать. В углу комнаты стоял сейф. Он был заперт, и следов попытки открыть его не выявилось. На стенках сейфа был отпечаток пальца, но его мог оставить сам владелец. В комнате чувствовался какой-то приторный запах. Холмс осмотрелся и из угла поднял марлевую повязку.
— Это хлороформ, — сказал он.
Лестрейд показал ему на стену, в которой засела пуля. На полу валялся нож. Подняв его, Холмс внимательно рассматривал лезвие и обратил внимание на кровавое пятно. Стали смотреть на полу, но капелек крови не обнаружили. Однако у косяка двери четко вырисовывался кровавый отпечаток большого пальца.
— Кажется, это удача, — сказал Лестрейд, — по этому отпечатку убийцу не трудно будет отыскать.
Холмс пристально посмотрел на него и возразил:
— Это у вас получится только в том случае, когда он уже прошел по какому-нибудь делу. А ведь могло случиться, что он еще и не попадался. А потом, дорогой мой Лестрейд, почему вы так поспешно называете преступника убийцей? Кровь на ноже? Но у пострадавшего нет ножевых ранений. Это кровь преступника, которую пустил ему полковник.
Лестрейд согласился с доводом Холмса, сказав, что это еще более облегчает задачу. Однако неясным остается выстрел. Кто в кого стрелял? Если преступник, то трудно промахнуться на таком расстоянии, а на полковнике ничего не обнаружено, кроме сильного ушиба.
— Посмотрите на стол, Лестрейд. В пепельнице сигара, выкуренная почти целиком. Эту сигару курил полковник. В момент нападения на него он был раздет. Стало быть, он пришел, довольно долго сидел за столом, потом разделся и лег в постель. Преступник проник через дверь, точнее, двери, ибо их три, еще до того, как полковник вернулся. Он был в комнате, спрятавшись за шторой, и ожидал, когда полковник ляжет и выключит свет. Дождавшись этого, он накинул полковнику на лицо тряпку с хлороформом, но тот рванулся, и завязалась борьба, в которой полковник ножом порезал преступника.
— А выстрел?
— Выстрел, видимо, произвел тоже полковник, но пистолет у него тут же выбили, и он схватился за кож.
— Это выглядит правдоподобно, Холмс, но мне представляется, что только усугубляет неясности. Прежде всего, где этот пистолет? Возможно, его подобрали слуги или захватил сам преступник.
— Это мы выясним. Выйдем во двор, осмотрим все кругом, затем опросим лакеев.
Во дворе мы подошли к двери, через которую вошел полковник. На земле видны были его следы. Кроме того, довольно четко отпечатался след ботинка, обращенный в обратную сторону. Холмс подошел к нему очень осторожно и сказал:
— Отпечаток великолепный и свежий, никем не затоптанный. Лестрейд, вы можете послать за собакой? Надежды на нее мало, но пренебрегать ничем не следует.
Лестрейд что-то сказал сопровождавшему его констеблю, и тот, вскочив в кеб, умчался. Осмотр входных дверей показал их неповрежденность. Их открыли ключом, и, видимо, преступник запер их снова, если верна версия Холмса по поводу того, что полковник пришел к себе после него и ничего не заметил.
Мы вернулись в дом и стали опрашивать лакеев. У меня создалось впечатление, что опросить их следовало бы раньше, но Холмс и Лестрейд прежде всего обратились к тому, что можно было увидеть своими глазами. Лакеи рассказали, что полковник живет уединенно, большого общения избегает. Средствами он располагает и часто ездит в клуб играть в карты. Это у него давняя привычка, и играет он, как говорят, очень искусно. Возвращается из клуба он всегда поздно и проходит к себе через свои двери, не тревожа лакеев. Двери эти надежные. Их три. Надо сначала открыть дверь в тамбур, в нем дверь в небольшой коридорчик, а затем уже дверь в комнату полковника. Ключи от этих дверей у полковника всегда при себе на связке. Они все сейчас на месте.
Накануне полковник отправился в клуб как обычно. После двенадцати ночи прислуга легла спать. Часа через два все всполошились от выстрела в комнате полковника. Кинулись туда и услышали звук отпираемой двери. Один из лакеев кинулся к лежавшему навзничь полковнику, а другой выскочил к наружной двери. Из нее выбежал человек. Когда лакей кинулся к нему, он погрозил ему пистолетом и через калитку быстро вышел на улицу. Боясь получить пулю в живот, лакей не двигался с места, но, когда увидел, что неизвестный остановил кеб и сел в него, осторожно выглянул из калитки.
— Каков он был собой? — спросил Лестрейд. — Вы заметили его наружность?
— Нет, сэр, было темно. Я заметил только, что он невысокого роста и что придерживал левую руку. Но он остановил кеб около фонаря, и я запомнил номер кеба — двести сорок пять.
Лестрейд многозначительно взглянул на Холмса, а тот, как бы не замечая этого взгляда, обратился к лакею:
— Скажите, а почему в комнате вашего хозяина такой тусклый свет?
— Так ведь в окно вставлены не стекла. Вот посмотрите. — Лакей ударил в окно локтем, и его руку отбросило.
— Любопытное оснащение, — сказал Холмс, — и давно оно в окнах?
— Около двух месяцев, сэр, — ответил лакей. — Полковник как-то сказал, что ему желательно иметь в окнах что-нибудь попрочнее стекла, но такое, чтобы дневной свет в комнате все-таки был. Из Ипсуича ему доставили эти листы и вмонтировали их в оконные рамы. Он несколько раз ездил туда по этому вопросу. Решеток на окнах он не любил. Но это только в рамах его комнаты, во всех остальных помещениях стекла обычные.
Лакеи были отпущены. Лестрейд, обращаясь к нам обоим, сказал:
— Теперь понятно, почему преступник подбирал ключи к дверям, а не проник в помещение, просто выдавив стекло в раме. Видимо, он о таком устройстве знал, равно как и знал, что полковник будет отсутствовать. Но зачем же нужно было ему нападать на полковника? Ведь если он намерен был вскрыть сейф, это удобнее сделать в отсутствие его хозяина. И зачем он так долго ожидал, а не перерезал полковнику горло ножом сразу же, как тот вернулся? Поистине верно утверждение, что в пустяковом деле больше загадок, чем в самом сложном!
Вернулся посланный Лестрейдом кеб и с ним проводник с собакой и криминалист. Констебля Лестрейд тут же снова отправил на извозчичью биржу для розыска кеба под номером 245. След собака взяла сразу же, но, дойдя до места остановки кеба, тут же его потеряла. Холмс распорядился, чтобы со следа сняли точный слепок. Через некоторое время вернулся и констебль с кебом номер 245. Его тщательно осмотрели и нашли несколько пятнышек крови, а у поручня тот же кровавый отпечаток пальца. Кебмен сказал, что возвращался домой после тяжелого дня, вдруг у фонаря его остановил седок и потребовал гнать во всю прыть. Кебмен намеревался уже ехать в конюшню, так как лошадь его сильно устала. Но седок прервал его резко, сказав, чтобы он пошевеливался, и показал дуло пистолета. Описать наружность седока он не может, так как тот приказал ему не оборачиваться, заприметил только, что роста он был небольшого. Доставил он седока к вокзалу около трех часов ночи. Расплатился седок щедро, но грозно потребовал, чтобы кебмен немедленно убирался.
Холмс предложил Лестрейду проехать к вокзалу. Двумя кебами мы отправились туда, захватив и проводника с собой. После оставшегося следа она была возбуждена еще и обнюхиванием внутренности кеба номер 245. Ее сразу выпустили, как только мы подъехали к вокзалу, месту высадки ночного пассажира. Она потянула через вокзал на перрон, рыскала туда и сюда, а потом замерла у места, где останавливается последний вагон.
У начальника вокзала Холмс и Лестрейд выяснили, что после трех часов ночи был отправлен только один поезд — на Ипсуич. Скоро такой же будет подан к перрону. Ночной поезд не очень загружен, большинство людей предпочитают дневную поездку.
