смотреть двумя глазами сразу, картина получается странная.
Вот ко мне подходит большой, а потому красивый человек, на животе которого, как галстук, болтается малюсенькая его копия с мелкими чертами пигмея и повадками обезьяны.
Большой человек растопыривает толстые руки и идет мне навстречу с широкой улыбкой, но я-то вижу, что маленький, копирующий его жесты, нелепо дергает ручками и растягивает ротик в кислой улыбке.
Большой человек хлопает меня по плечу и хохочет, в то время как маленький бьет меня под ложечку и хихикает.
Большой человек смотрит мне прямо в лицо, а маленький — не поймешь, куда смотрит.
Можно, конечно, прикрыть один глаз. Но какой?
Мудрецы
Сначала они обступили меня, долго разглядывали и качали лысыми головами. Один мудрец ощупал мои плечи, другой измерил рост, третий выслушал сердце трубочкой. По всей вероятности он был врачом.
Затем они собрались в кружок и о чем-то заговорили, бросая на меня восторженные взгляды. Я сидел и пил вино. Меня интересовало, что они предпримут дальше.
А дальше они пошли всей толпой на цыпочках ко мне и принялись дарить мне свои искусственные челюсти.
— Кусайтесь, молодой человек, кусайтесь! — шамкали они. — Мы-то уже не можем кусаться!
Я набрал полный мешок вставных зубов и принес его домой. Зубы гремели, как костяшки домино, когда их перемешивают. Этими зубами я облицевал стенку в туалете. Мудрецы по очереди ходят ко мне в гости и с удовольствием разыскивают свои бывшие зубы среди прочих. Они часами не выходят из туалета, заливаясь тихим радостным смехом, когда наткнутся на собственный зуб.
Меня это устраивает.
Колокол
Двенадцать тысяч человек принимали участие в изготовлении колокола. Поскольку секрет производства был давно утерян, начинать пришлось с азов. Провели научные исследования, определили состав сплава, разработали технологию.
Колокол отливали в торжественной обстановке на стадионе. Когда сплав застыл, форму разбили и вручили колокол передовому колхозу. Председатель собственноручно продел в ушко колокола веревку и повесил его бычку на шею. Бычок в восторге взбрыкнулся и убежал в лес пастись.
В шуме аплодисментов не было даже слышно, как звенит колокол.
Все разошлись в полной уверенности, что теперь-то бычок не потеряется в лесу. Но он все же потерялся. Дело в том, что впопыхах к колоколу забыли приладить язычок.
Вечно какая-нибудь мелочь портит большое дело.
Истребитель лжи
Я поступил работать истребителем лжи. Работа неблагодарная. И платят мало.
Я подкрадывался на цыпочках ко лжи, пока она отдыхала, и бил ее по затылку журналом «Здоровье», сложенным вдвое. Ложь недовольно морщилась и умирала. Впрочем, умирала она ненадолго, на каких- нибудь полчаса. Потом ложь оживала и становилась еще жирнее.
Тогда я переменил метод. Я вывел искусственно парочку маленьких, но достаточно злых истин и натаскал их на ложь. Мои истины подскакивали ко лжи и перекусывали ей шею. Ложь надежно умирала.
Постепенно мои истины расплодились и разжирели. Скоро они уничтожили всю ложь, которая водилась вокруг. Им просто нечего стало делать. Они путались под ногами, мешали движению, требовали пищи и заявляли массу других претензий.
Пришлось их потихоньку топить. Но тут выяснилось, что утопить разжиревшую истину не так-то просто. Истины вели себя по-хамски.
Они плавали на поверхности и лаяли на меня как собаки.
Люди показывали на меня пальцами и кричали:
— Он топит истины, мракобес!
Они просто плохо знали историю вопроса. На самом деле я был истребителем лжи.
Они и мы
Они хитрые. Выскочат откуда-нибудь и давай нас колотить.
А это не мы.
Сильно огорчившись, уползают обратно.
Мозги у них извилистые и запутанные, как лабиринт. Войдешь туда и долго бродишь в одиночестве, натыкаясь на стены. В голове у них гулко и прохладно. Одичавшее эхо носится из стороны в сторону. На стенах лабиринта видны торопливые записи карандашом.
Они любят делать заметки на стенах.
Наконец находишь центр лабиринта, затратив на поиски целый день. А там пусто.
Они отлили из чугуна карту России, украсили ее флажком и понеслись на нас, держа карту наперевес, как таран. Сзади бежал самый маленький, ухватившись за чугунную Камчатку.
Со свистом и гиканьем мчались они к нам, целя в грудь побережьем Финского залива.
Им удалось свалить нас и придавить сверху чугунной картой.
Теперь мы лежим где придется и физически ощущаем, как отпечатываются на коже горы, долины, деревни и города.
Они умеют уметь.
Мы одеваемся, а они умеют одеваться. Мы едим, а они умеют есть. Мы пьем, а они умеют пить. Мы пишем, а они умеют писать. Мы живем, а они умеют жить.
Зато мы умеем смеяться.
Толпа
Во мне много всяких людей, временами — целая толпа.
Один женат, у второго вчера вечером болела голова, третий любит выпить, четвертый его за это презирает, пятый ходит с детьми в цирк, у шестого неприятности по службе, седьмой чертовски свободен, восьмой ленив, до девятого трудно дозвониться, у десятого есть возлюбленная, одиннадцатый очень беден, двенадцатый боится собак, тринадцатый просто счастлив, к четырнадцатому любят ходить друзья, пятнадцатый одинок, на шестнадцатого можно положиться, на семнадцатого нельзя, восемнадцатый много думает, девятнадцатый тоже, но о другом, двадцатый умирает по воскресеньям, а остальные семьдесят пять
