«Надобно» — думает правительство и взяло меры учредить
Заемный банк и продает казенные имения... Желательно, чтоб сие
намерение не совсем исполнилось, — иначе явится другое зло,
которое в течение минувшего лета едва ли кто-нибудь мог
предвидеть.
Цены на вещи возвышались не только по соразмерности
прибавляемых ассигнаций, но и по вероятностям их будущего
выпуска, также вследствие новых податей и низкого курса.
Дороговизна ежедневно возрастала. В пятницу хотели взять за товар
более, нежели в четверг, в субботу — более, нежели в пятницу,
следуя иногда привычке и вкусу слепого корыстолюбия. Уже не
действует сила, приведшая в действие шар, но шар еще катится...
Верят — и не верят, чтобы казна перестала издавать новые
ассигнации. Наконец, открывается нечаянность: большая нужда в
деньгах, т.е. в ассигнациях! Купцы в Москве с изумлением
спрашивают друг у друга, куда они девались, и предлагают
заимодавцам три процента на месяц. Ассигнаций не убыло, но, по
дороговизне, делается мало, т.е. излишне высокие цены в последнее
время вышли из соразмерности с суммою оных. Напр[имер], купец
имел прежде 10000 р. в капитале, — ныне имеет 15 т[ысяч], но как
цена покупаемого им товара удвоилась, то он, чтобы не уменьшить
своей торговли, должен призанять 5 т[ысяч] рублей.
Если казна, посредством Банка и пропажи имений, вынет теперь 84
из обращения миллионов 200, увидим страшный недостаток в деньгах:
винные откупщики разорятся; крестьяне не заплатят оброку
господину; купцы не купят, или не продадут товара; найдется
недоимка в казенных сборах. Не думайте, чтобы вдруг оказалась
дешевизна, — нет! Первые продавцы нескоро уступят Вам вещь за
половину ее бывшей цены, но сделается остановка в торговле и в
платежах. Неудовольствиям, жалобам не будет конца, и многие
скажутся банкротами прежде, нежели установится новый порядок в
оценке вещей, соразмерный с количеством денег в государстве.
Великие переломы опасны. Вдруг уменьшить количество бумажек так
же вредно, как и вдруг умножить оное. Что же делать? Не выпускать
их более!.. Сего довольно: цены спадут без сомнения, ибо
возвысились несоразмерно с прибавлением ассигнаций, как мы
сказали; но спадут постепенно, без кризиса, если Россия не будет
иметь каких-нибудь несчастий.
Вторая мысль Заемного банка, или так называемого Погашения
долгов, есть унизить серебро обещанием уплатить чрез несколько
лет рубль сим металлом за два бумажные. Если бы внести в сей Банк
миллионов 200, то правительство нашлось бы в крайнем затруднении
по истечении срока, — нелегко приготовить 100 миллионов серебром
для расплаты! К счастию, взнос невелик, ибо у нас нет праздных
капиталов, но достохвально ли учреждение, коему, для
государственного блага, нельзя желать успеха? Автор, кажется,
полагал, что в течение 6 лет рубль серебряный унизится,
напр[имер], до 150 к[опеек] ассигнациями, и что заимодавцы с
радостью возьмут всю сумму бумажками... Хорошо, а если того не
будет? Заметим, что цена серебра возвысилась у нас гораздо более
иных цен. Куль муки за 4 года пред сим стоил в Москве серебром 85
4,5 р., а теперь стоит менее 2,5. Возьмите в пример и другие
российские произведения: за все платите серебром почти вдвое
менее прежнего — виною то, что умножился расход оного для
содержания заграничных армий и для тайной покупки иноземных
товаров. Хотите ли уронить цену серебра? Не выменивайте его для
армий, уймите запрещенную торговлю, которая вся производится на
звонкую монету; дайте нам более разменных денег, — или вы хотите
невозможного. Теперь дороговизна благородных металлов убыточна не
для народа, а для казны и богатых людей, имеющих нужду в
иноземных товарах, коих цена возвышается по цене серебра. У нас
ходит оно только в столицах, в городах пограничных, в приморских,
— внутри России не видят и не спрашивают его, в противность
сказанному в Манифесте, что единственная российская банковая
монета есть рубль серебряный. Нет, серебро у нас — товар, а не
деньги?
Для внешней законной торговли также не требуется металлов.
Англичанину нет нужды, какие ходят у нас деньги, — медные ли,
золотые или бумажные; если он за лоскуток бумаги получает у нас
вещь, за которую сходно ему дать свою вещь, ценою в гинею, то
английская гинея будет равняться в курсе с российской бумажкой,
ибо торговля государств основана в самом деле на мене вещей. Не
существенная, но торговая цена монет определяет курс. Напр[имер],
наш рубль уменьшился бы в количестве своего металла, но, если за
него дают в России столько же вещей, как и прежде, то сия убавка
в существенной цене рубля не имеет влияния на курс, буде нет иной
причины к упадку оного. Но если деньги нам нужнее в чужих землях,
нежели иностранцам — российские, если более выпускаем, нежели
впускаем товаров, то курс наш упадет. Сии причины изъясняют,
каким образом рубль мог обратиться в 18 су или 8 штиверов! Кроме
уменьшения цены бумажек внутри государства и несоразмерности 86
ввоза с вывозом товаров, страх, чтобы первые еще более не
унизились, заставил многих купцов иностранных, имевших у нас
денежные капиталы, переводить оные в Англию или в другие места.
Правительство наше крайне заботится о лучшем курсе, но хочет
невозможного. Пока не восстановится свободная морская торговля,
дотоле не будет равновесия в привозе и выпуске товаров, не будет
иностранцам нужды в русских деньгах для закупки большого
количества наших произведений. Новым Манифестом о тарифе мы
позволяем все вывозить, а многое для ввоза запрещаем; но много ли
кораблей найдем для первого? Здесь видим новую неудобность.
Позволяют, например, выпуск шерсти, т.е. сводят иностранных
купцов с нашими, — бой весьма неравный: иностранцу выгодно дать
за пуд ее 2 червонца, как и прежде: тогда червонец стоил 3?, а
теперь он стоит 12 р., — следственно, и мы, имея в шерсти
необходимую надобность для делания сукон, будем давать за пуд 25
р. — гораздо более, нежели втрое, в сравнении с прежнею ценою, и
почти вдвое, в сравнении с нынешнею! Теперь спрашиваем: намерено
ли правительство возвысить цену солдатских сукон в России, что
