(Да, такие стихи вернут чувство родины — и чувство детства, как в пятом классе писали такие стишки.)
Он: Это ты про Музу?
Она: Да.
Он: Она заменит Тебе (прописная буква в оригинале) меня?
Она: Да, так же, как она заменила мне всех и все.
Он: А я забуду тебя?
Она: Забудешь, но раз в году я буду приходить к Тебе во сне — Ариадна — Дидона — Жанна, но Ты будешь знать, что это я. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 333– 334).
Мечтала, как говорят теперь, не по-детски.
Ночь длинна. В ход идут уже и стоны.
Голос: Я никогда не зову тебя, я всегда с тобой и даже больше… Я знаю — я отравляю тебя, а ты меня. Я становлюсь тобою, ты мной, мы оба гибнем друг в друге. А жажда все растет. Только твой стон может меня спасти. Не губи меня. Скорее, скорее. (Vien! vien!)
Она: Что ты называешь моим стоном? Неужели <… >
X.: Нет, только не это.
Голос: И я понял, что мне нужно только одно — твой стон, что без него я больше не могу…
* * * Анна Андреевна, наверное, тоже больше не может…
…На чем мы остановились? Ах да — мне нужно только одно — твой стон, без него я больше не могу… Продолжаем:
…и пусть я знаю, что я один виновник всего, всего. Мне довольно тебя с другими! и твоих стихов — другим, всего, всего твоего.
X.: Но ты во мне, и я в тебе…
Голос: Неправда. Слушай. <…>
X. (Встает, потягивает руки): Что я дам тебе, чтобы ты узнал меня: розу, яблоко, кольцо?
Голос: Нет.
<…>
Он: Ты спишь?
Она: Да.
Он: Не просыпайся.
Она: Это ты?
Он: Да, и может быть, в последний раз.
Она: Ты знаешь, что у нас нет последнего раза.
Он: Но нет и первого.
Она (стонет)
Он: Не надо — не могу слышать твой стон. Он напоминает мне тебя в тюрьме, на плахе и на костре.
Она: Ты знаешь, что он перестал быть стоном, а стал… <стихами> (и прозой).
Он: Потому я от них теряю рассудок, в них все.
Она: И еще то, что будет. (Стонет, стонет, стонет!)
3 августа 1964. Будка.
А. Ахматова. Т. 3. Стр. 349–353 Это произведение — эту прозу — можно перепечатывать без комментариев всю — и без купюр. Это — физиология, тяжелые, тяжело пережитые одинокие ночи.
* * * За поэзией Пастернака числила многие грехи, наверное, неисчислимые, если доходило и до «самого страшного» (всего-навсего — что поэт мало, как на ее суд, вспоминал).
Судить это можно по-разному, но, помимо всего прочего, обращение к воспоминаниям — это просто закон нейрофизиологии. В этом нет никакой заслуги утонченного ума и углубленного сознания. В этом — лишь печальный знак того, что период золотой зрелости, когда человек сам управляет собой и может хоть вспоминать прошлое, хоть мечтать о будущем, — закончился. Теперь им управляют неумолимые законы…
* * * В солиднейшей книге цитируется большой кусок гениального текста Ахматовой. Из такого трудно что-то выбрать. Приведем целиком и здесь.
И ЭТО БЫЛО ТАК. Беседа длилась много ночных часов. И можно ли это назвать беседой. Произносились ли слова или в них не было надобности? Шло ли дело о смерти или о поэзии, тоже не совсем ясно. Несомненно одно: в этом участвовало все мое существо с [такой] той полнотой, о кот<орой> я сама до этой ночи не имела понятия.
Я была так поглощена происходящим со мной чудом, что не пустила бы НИКОГО [в мою] на порог комнаты, даже самого собеседника, кот<орый>, кстати сказать, очень учтиво уехал в начале вечера. Чувствую, что, записывая, теряю очень много, но у меня нет выбора. Вероятно, такие вещи не повторяются, но они еще (по редкости своей) не изучены, и едва ли я могу рассчитывать на ответ.
Скажу только, что на сон это было ничуть не похоже, на стихи тоже.
Скорее, скорее, походило на утренний луч азийского солнца, еще не сжигающего, но блаженного в своей равномерности, горячего и, мне почему-то хочется сказать это слово — ВСЕОБЪЕМЛЮЩЕГО. А за окном жаловалась на что-то классическая финская метель, спали дятлы, стоял весь готовый к весне и совершенно не замечающий ничего вокруг, налитый юной и свежей силой [стройный] тополь.
Март, 1963.
Кажется, под конец прояснилось.
P.S. Ах да. Стоит ли спрашивать «собеседника» про эту ночь. Если прочесть ему мою заметку, он очень складно и мило изложит очередные «чудеса в решете», если спросить просто, он скажет, что не может вспомнить, потому что с этой ночи прошло уже больше месяца или что-нибудь в этом роде.
Записываю на всякий случай: нечто подобное предсказано во втором стихотворении из цикла «Cinque». <…>
14 марта 1963. Комарово.
Там же присутствовал «заповедный кедр», [пришедший посмотреть] подошедший взглянуть — что происходит из гулких и страшных недр моей поэмы, «где больше нет меня»…
Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 592 Здесь можно бы у каждого слова ставить насмешливый комментарий, но лучше от этого воздержаться, потому что это просто физиология. Если же все-таки исследователи безжалостно решаются рассматривать это как текст, не принимая во внимание ее возраст и психофизиологический статус,
