сценария. Где она видела сценарии? Вот она приносит эту весть (что она его написала, ей кажется это удачным ходом) своим ленинградским пажам. Они знают, что такое сценарий. Если б кому-нибудь из них удалось получить заказ на сценарий, или они, написав его — действительно, сценарии тоже пишутся без заказа, — а потом, взяв ноги в руки, автор пытается его пристроить, отдать в конкретное производство (этим хотела заниматься Анна Андреевна?) — вдруг перед ними забрезжила надежда, что сценарий может быть куплен — и вот Анна Ахматова объявляет им, что она написала сценарий. Никто не посмел задать ей ни одного вопроса… Для кого, почему? С Ахматовой — о сути.
О чем ваш сценарий? О летчиках. Неужели ей не было стыдно или стыдновато?
* * * О прозе она вела какой-то болезненный, реагирующий как на горячее, воспаленный разговор. Проза значила нечто большее, чем «не поэзия». Какой-то еще один новый, формальный критерий, по которому она определяла — или направляла — людей: будет ли он ее соперником в мировой славе. Слава — мировая — могла быть только прозаической.
* * * …«Листки из дневника», которым я продолжаю постоянно заниматься. Вероятно, кончится небольшой книгой». (Н. Я. Мандельштам. Об Ахматовой. Стр. 269.) Как обычно, кончится ничем. То есть это даже не дневник, который пишется сам по себе, — книга в форме дневника, которым регулярно занимаются.
* * * О прозе она мыслит категориями готовой продукции: «книга» («небольшая книга»), сценарий, либретто, проза. Писатели, которые пишут о том, что они хотели бы сказать, а не о том, в каком виде они хотели бы видеть написанное, пишут так: «работаю над романом», «мой роман продвигается», «мой роман о войне 12-го года», «пишу повесть о молодых врачах, уехавших в…». Если имеют заказ, то тогда «сценарий до половины дописан». Собственные «книги», да еще «Книги» с большой буквы, подозрительно требуют к своему названию слов вроде «Бытия» или «Чисел», что уж тут прикрываться таинственным «X»!
«План Книги X», состоящий из двух разделов: I. «Pro domo теа» (ну что я говорила — если не древнееврейский, то хотя бы латынь) (автобиографические и мемуарные заметки) и II. «Marginalia» (заметки о Шекспире, Достоевском и Л. Толстом). То есть о маргиналах. (Летопись. Стр. 515.)
* * * Вернулась домой после больницы, где эта тетрадь со мной не была. Сегодня так называемый «Старый Новый год». В больнице чуть ли не с первого дня писала стихи и прозу».
Летопись. Стр. 573 * * * — Это просто музыка.
— Да? Проза поэта?
Я пояснил свое впечатление:
— Да, но это прежде всего проза. Анне Андреевне этот отзыв очень пришелся по сердцу.
Н. Струве. Восемь часов с Ахматовой * * * …зазвучала пристальная проза <…>, ветвящаяся и дающая ростки: «Чем дольше я пишу, тем больше вспоминаю. Какие-то дальние поездки на извозчике, когда дождь уютно барабанит по поднятому верху пролетки и запах моих духов (Avia) сливается с запахом мокрой кожи, и вагон царскосельской ж.д. (это целый мир)…»
Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 275 Как обозначение темы — почему бы и нет? Писать можно обо всем, о чем еще писать женщине, как не о своих духах — это тоже может быть интересно, а как «пристальная» проза — не проходит, скорее — приблизительная. Как сказал (о ее стихах) Блок — все так писали.
* * * Кто видел Рим, тому больше нечего видеть. Я все время думала это, когда в прошлом году смотрела на него прощальным взором, во мне зрела 66-я проза. Номер выбран весьма солидный.
Записные книжки. Стр. 689–690 В. И. Даль уважительно соглашается:…Баба с печи летит, 77 дум передумает. (В. И. Даль. Пословицы и поговорки русского народа.)
Отношения Ахматовой с властью и всеми ее ветвями так значительны, отчетливы, во всех подробностях вымерены, как будто она состоит на службе и по этому служебному положению вступает с начальством, сослуживцами и смежниками в бесконечные, регламентированные, тщательно прописанные и обязательные бюрократические отношения.
Загадка: зачем она общалась с агентами и агентками, ведомыми по каким-то тайным признакам ей? Отгадка: она знала все! Поддерживала эти отношения сознательно… переводчица С. К. Островская, осведомительница. О второй ее профессии А.А. догадалась, но продолжала встречаться, следуя своему правилу: «А.А. говаривала, что зачастую имеет смысл иметь дело с явными негодяями, профессиональными доносчиками, в частности. Особенно, если тебе нужно сообщить что-нибудь «наверх», властям. Ибо профессиональный доносчик донесет все ему сообщенное в точности, ничего не исказит». (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 101.) Казалось бы, что за нужда поэту доносить что-то «наверх», какие такие идеи? После свидания с Берлиным Ахматова захотела похвастать.
Вот результат — докладная записка, слово в слово записанная с голоса Ахматовой: «Когда Берлин приехал в Ленинград в ноябре 1945 г., Орлов привел его к Ахматовой. Когда их познакомили, Б. сказал: «Я приехал в Ленинград специально приветствовать Вас, единственного и последнего европейского поэта, не только от своего имени, но и от имени всей старой английской культуры. В Оксфорде Вас считают легендарной женщиной. В Англии Ваши стихи переводят с таким же почтением, как стихи Сафо». (М. Кралин. Победившее смерть слово. Статьи об Анне Ахматовой и воспоминания о ее современниках.)
Постановление: играй, но не переигрывай.
* * * Из доноса: Объект, Ахматова, перенесла Постановление тяжело. Она долго болела: невроз, сердце, аритмия, фурункулез. Но внешне держалась бодро. Рассказывает, что неизвестные присылают ей цветы и фрукты. Никто от нее не отвернулся. Никто ее не предал. «Прибавилось только славы, — заметила она. — Славы мученика. Всеобщее сочувствие. Жалость. Симпатии. Читают даже те, кто имени моего не слышал раньше. Люди отворачиваются скорее даже от благосостояния своего ближнего,
