воротами, — это и есть комическое. Нет, первоначально был текст, начинающийся противительным союзом в духе общей «вопрекистской» стихослагательской установки А.А. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 299.) Все вместе получается так:
Победа стоит у наших дверей… Как гостью желанную встретим! …Но что нам сказать долгожданной ей, Что ей мы сейчас ответим… Вы сбились с ритма? Вы с опаской ждете, ЧТО ей (ей — кому? чему? ах да!) сейчас ответят? Зато без авангардистского и без трагического. Как поясняла Ахматова в «прозе» к своей «Поэме без героя», иногда трагическое начинается в предпоследней строке — может, и здесь тоже что-то есть… Нравится же оно людям: То «великое русское слово», на защиту которого звала тогда в своих патриотических стихах А.А., не было пустозвонным и лживым официальным штампом, а было только таким…(С. С. Оболенский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 299.)
* * * Потомственный толкователь языкознания Светлана Аллилуева пишет Илье Эренбургу: С юности я люблю точность слов у Ахматовой («Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха…») — как можно сказать точнее? (Летопись. Стр. 516.)
Как подлинно русская женщина, она в своих стихах почти не знает счастливой любви. Подлинно еврейская или нанайская женщина, очевидно, в любви всегда счастлива. В доказательство несчастности приводится неожиданное:
Сколько просьб у любимой всегда. У разлюбленной просьб не бывает. То есть подлинно русская женщина несчастна тем, что у разлюбившего она уже не может ничего попросить. Впрочем, любимая тоже иной раз ничего не просит — просто по уши занята своей любовью и не ловит момент, так что это утверждение, что у любимой СТОЛЬКО просьб ВСЕГДА, — тоже неверно. Ну, когда разлюбили — тут уж да, локти кусаешь: что ж не просила и того, и этого, пока любили, но уж поздно — ученая, знаю, что бесполезно. У разлюбленной просьб не бывает. Она ищет новые объекты.
…фигура простой русской женщины, которая признается:
Муж хлестал меня узорчатым, Вдвое сложенным ремнем. Не всякая женщина признается. Не всякую, даже простую русскую женщину хлещет муж. Не всякая хочет писать об этом стихи. Кто-то сядет и плачет с этим мужем вдвоем, кто-то пишет письмо в профком, что, пожалуй, все же красивее, чем писать такие стихи.
* * * Что в двадцатом веке можно написать в стихотворении, называющемся «Последняя роза»? Даже если оно действительно одно из последних у поэта и эпиграф к нему из Бродского?
* * * Список двух стихотворений из цикла «Пять стихотворений» с пометой А. Крученых на стихотворении «И <sic!> дышали мы сонными маками…»: «В наше время так писать стыдно, А.А.».
Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 636 * * * …истерическая надорванность…
Д. Якубович. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 593 * * * Ахматова… «имела мужество, отбросив «игру нюансов микроскопических малостей»… (А. Синявский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 632.) Если поэт пишет о том, что он видит и чем живет, — как ему это отбросить? Отбросить можно только ненужное, лишнее, взятое из интересничанья. Ахматова действительно жила сюжетами романсов — увидел, победил, бросил — а вот беличьи шкурки в небе действительно были чем-то излишним, что можно было и отбросить.
* * * Блок про Кузмина: Художник до мозга костей.
* * * В молодости: лампадка, злой, игрушечный, желтый, мальчик, раба, больно, забава, лебеда, песня, таинственный, жутко, слава.
В старости: страшный, страшно, зеркало, мнимый, темный, мой народ, двойник, мировая слава, шиповник, тайна, сон во сне.
* * * Протертый коврик под иконой, В прохладной комнате темно, И густо плющ темно-зеленый Завил широкое окно. <…> И у окна белеют пяльцы… Твой профиль тонок и жесток. Ты зацелованные пальцы Брезгливо прячешь под платок. (Вместо того чтобы пойти помыть руки. Как тут не вспомнить Блока, который говорил: «Твои нечисты ночи». Она ошибалась, она, вероятно, хотела сказать: «Твои нечисты ноги». Вот их бы и спрятать брезгливо под одеяло.)
А сердцу стало страшно биться, Такая в нем теперь тоска… И в косах спутанных таится 
