того, чтобы наладить отношения с ними. Приняли нас очень тепло (еще бы! Попробовали бы только не принять, с нашим-то ковриком!) Как выяснилось, Ганс и Альбина, оказавшиеся кощеевцами, очень скоро были пойманы и предстали перед судом. Нам выявили благодарность за содействие в их поимке (каким боком?!) и, накормив-напоив, пустили дальше, вручив заодно послание царю Гороху.
На пятый день пересекли границу Польши и Руси. Решив по старой памяти навестить Бабусю Ягусю, которую я после клубка, хлеба и сапожек иначе не называл, в Чертовом лесу мы спустились на землю и дальше пошли пешком, ведя ковер 'в поводу'.
Вдруг откуда-то с дерева раздался залихватский свист. Да такой свист, что уши заложило!
— Куда шмурыгаешь, баклан? — с дуба спрыгнул взлохмаченный тип вполне бандитского вида и, насвистывая 'Мурку', направился к нам. — Ого! Где такую телочку-то раздобыл?
— Руки прочь от Василисы Прекрасной! — заслонил я подругу. — Ты кто такой?!
— Я, (вырезано цензурой)? Соловей-разбойник меня зовут. А по жизни Серега я. Серега Костоломов. Довольны, шантрапа?
— И что? — спокойно, но внутренне напрягшись, осведомился я. — Грабить нас будешь?
— Еще чего, — презрительно сплюнул он. — Да за кого вы меня держите? Что я вам, волк позорный — в такое время своих чистить?
— Но-но-но, я бы попросил не выражаться в мой адрес, — возмутился Волчик.
— Оп-па… — Соловей оторопело перевел взгляд на него. — Ваш хомячок еще и разговаривает?
— За 'хомячка' я и откусить что-нибудь могу, — предупредил Серый Волк.
— Суровый у вас братан, — попятился Серега. — Я ж так… не со зла. Интересно стало: кто такие, куда путь держите…
— Да спецагенты мы, — со смехом призналась Василиса. — Я Василиса Прекрасная, царевна двадцать пятая…
— Че, серьезно?! — прибалдел Соловушка. — То-то я гляжу, красотка как с журнала, натурально… познакомимся поближе?
Он скабрезно подмигнул, за что и схлопотал пощечину.
— Все, понял-понял, мое место у параши, — разбойник отошел. — А ты кто?
— Я Иван Васильев.
— А-а, тот самый? Что на виселице в трусах?
Василек перевела изумленно-вопросительный взгляд на меня. Эту подробность я ей не сообщал.
— Радуйся, что не без, — залившись краской, ответил я.
— А че, с юморком парень, — Серега одобряюще хлопнул меня по плечу. — Эх, глянул на хом… э, друга вашего и вспомнил вдруг, как сам оборотнем был.
— Оборотнем? То есть? — переглянулись мы.
— То и есть. Ночью человек, днем мент.
— А… — у всех троих отпала челюсть. — А что ж из милиции-то ушел?
— Да надоело, — он закурил, сел под дубом. — Задолбали, волки позорные. То не так, это не так… взятки не берешь — повышения не получишь, водил не грабишь — на зарплату не проживешь. Решил я, что проще быть честным разбойником, чем честным ментом. Правда, привычки ментовские все равно остались. Как кого вижу — так и тянет засвистеть. А свищу я…
Соловей закатил глаза, улыбнувшись.
— Как?
— А вот так, — он набрал в грудь воздуха, вложил в рот четыре пальца, да ка-ак свистнет!
Листва с ближайших березок облетела мигом. Уши даже заболели от громкого звука.
— Вот, — гордый собой, Соловей убрал руки обратно в карманы. — А вы что умеете?
— Мы? Много чего, — потупились Вася, Волчик и я.
— Ну может прославились чем…
— Еще как прославились.
— Чем же?
Мы снова переглянулись.
— Кощея убили.
— Ого! Уважаю, — восхитился Серега. — А не врете?
— Зачем нам врать?
— Ну, если вы не врете, то скоро опять малина будет, — мечтательно заулыбался разбойник. — Жмурики назад позалезают, вирусня пройдет, бесчинства кончатся… ну ладно! Спасибо вам за хорошие вести, ребята! Не поминайте лихом. Пойду я посплю, а то скоро, выходит, на дело идти, а я не дрых еще… счастливо, братва! Бывайте!
— Пока, Серега, — попрощались мы хором и направились дальше.
К вечеру имели счастье лицезреть избушку на курьих ножках, повернутую к нам тем, что у человека можно было бы назвать филейной частью.
Взявшись за руки, мы в один голос дружно произнесли голосовой пароль:
— Избушка-избушка, встань ко мне передом, к лесу задом!
'Ножки Буша' со скрипом повернули домик на сто восемьдесят градусов, и дверь приоткрылась. Оттуда выглянула накрашенная Яга.
— Ба! — изумилась она нашему появлению. — Живые! Здоровые! Как удрали-то?
— Да не удирали мы особо, — отмахнулась Вася.
— Нешто сам отпустил?
— Готов ваш Кощей, — с видом довольного киллера потер я руки.
— Что значит 'готов'? — нахмурилась бабка.
— Кончили мы его.
— Как кончили?! Он же бессмертный!
— А вот так. Иголочку разломили — и нет его.
— Ой, вы мои герои! — на глазах бабушки появились слезы умиления, она в одних тапочках выбежала на крыльцо и принялась нас обнимать. — Ох ты ж, смельчаки какие! Я-то уж и не чаяла вас живыми увидеть!.. Да вы проходите, проходите, чайку с нами выпейте…
— С кем — с вами? — не понял я.
— Со мной да с Афанась Никитичем, — ответила Яга, суетясь вокруг нас. — Он тут у меня сидит на кухне, чай из самовара пьем…
Мы прошли на кухню. Тут Баба Яга притянула меня за ухо и, отведя чуть в сторону, шепотом сообщила:
— Ванюш… я тут тебе… невесту подыскала.
— Да у меня же есть, — напомнил я.
— А ты подумай, пока не поздно, — загадочно ответила бабка.
— Кто она? — на всякий случай поинтересовался я.
— Как это кто? Подруга твоя, — таинственный тон Яги меня сразил.
— Какая подруга?!
— Василиса-царевна.
— Бабуль, вы в своем уме?! — перепугался я. — Я ей не пара. Она красивая, умная… и вообще… а я… в общем — вы не правы.
— Ну смотри, — она пожала сухими плечами. — Как бы ты потом не пожалел…
Ну, бабушка, ну зачем больное бередить? Настроение у меня после этого вконец испортилось. Не радовал уже ни ароматный горячий чай из блюдца по-старинному, ни шутливые высказывания Афанасия Никитича, который сегодня был явно навеселе, ни даже Вася с Волком. Эти двое вообще как будто спелись. Весь вечер они щебетали на другом конце стола, почти не заговаривая со мной. Спать я лег с тяжелым сердцем и долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок и мешая Волку.
С рассветом мы снова вышли в путь. Вернее будет сказать — вылетели. Волк и царевна по-прежнему о чем-то ворковали, она, как всегда в последнее время, гладила его между ушей, тот млел от удовольствия, иногда что-то отвечая ей. У меня было отвратное состояние души, поэтому к их разговору я почти не прислушивался. До ушей долетали лишь обрывки фраз: 'Но я люблю… а ты точно… а если другая…' 'Брось.
