шести пожилых крестьян, помнивших, как в пору засух он собирал на молебен прихожан и… вызывал дождь. Отец Михаил вылечивал немощных и благословлял уходивших на фронт. После первой мировой войны домой вернулись все тринадцать чхерцев, которым он подарил ладанки. Лишь у одного охотника Варлама был глубокий шрам на лбу, след осколка германской бомбы. «Трое других солдат и один офицер, находившиеся со мной в окопе, погибли, — рассказывал Варлам Кикнадзе, мой недальний родственник. — А когда отец Михаил скончался, от могилы его исходила неведомая сила, помогавшая людям жить».
Вот и подошли мы к Юрию Горному, тому Горному, который накануне матча сборных команд Франции и России, как бы между прочим известил двух своих сотрапезников, что… будет полный порядок.
Коротко расскажу о человеке, которого в не столь давние времена изгоняли с эстрадных подмостков (было указание отдела культуры ЦК!), а ныне называют магом, волшебником, прорицателем и охотно приглашают на самые престижные представления. Он обладает даром гипнотизера, водит по Москве машину, не глядя на дорогу (телевизионщики закрывают ему глаза плотной повязкой), рвет канаты превеликой прочности — ни один силач не справится (Юрий предлагает немыслимые пари), спорит скоростью умножений с калькулятором, обладает препротивной способностью читать мысли и, что совсем уже не укладывается в сознании — предсказывать события.
Не удивительно, что он первым из граждан России удостоился высокой почести: Международная академия наук, образования, индустрии и искусства за выдающиеся достижения в области интеллектуального спорта присудила ему свою самую почетную награду — Большую золотую медаль имени Альберта Эйнштейна.
Ознаменовал эту награду Горный по своему: в телевизионной передаче «Третий глаз» безошибочно назвал три цифры, которые выпадут следующим днем в тираже спортлото.
Юрий прекрасно знает футбол, и за долгие годы нашего знакомства не раз предсказывал результаты игр в Лужниках ли, на «Динамо» или «Локомотиве»… Но то были домашние игры, в которых заранее определить победителя не составляло такого уж большого труда.
Другое дело — матч сборной России с чемпионами мира французами, на их поле. Кто-нибудь сомневался в исходе противоборства?
Глава II
Направление
Врач сказал:
— Вам надо ложиться на обследование, — и начал выписывать направление.
Я ответил, что хотел бы получить отсрочку дня на четыре, а он словно через силу процедил, что не стоит становиться врагом самому себе; я же подумал, что нанесу непоправимый вред своему бесценному организму, если не увижу того, что должно произойти послезавтра, но потаенной этой мысли не озвучил, чтобы не выглядеть в глазах почтенного эскулапа полным идиотом.
Неплохо знаю этот стационар, где лечат сердце искусные и заботливые врачи. Но скажите мне, пожалуйста, разве можно лечить сердце, запрещая смотреть по телевизору футбол? Считают, и никто их в этом не переубедит, что футбольные переживания для прошедших через реанимацию, категорически противопоказаны. Телевизор выключается, едва на нем появляется мяч.
Я не хочу туда
Помня японскую мудрость: «Человек переживает свою болезнь, как и всякую неприятность вообще, второй раз, когда начинает рассказывать о ней», я тихо разуюсь тому, что семья на работе, и о вердикте полненького старичка в белом халате не узнает никто, но конец нашего «собеседования» застает приехавший в гости друг Менделеев.
Остаемся вдвоем. Я стараюсь подавить тяжкий вздох.
Александр Георгиевич Менделеев, профессор и доктор исторических наук, иногда любит порассуждать и на филологические темы. Прекрасно догадываюсь, куда он клонит.
— Вердикт, который ты только что услышал, происходит от латинского «веритас диктум» — «изрекаю истину». Говоришь, что хочешь посмотреть как сыграют наши с французами? И пренебречь врачебной истиной, чтобы поглядеть — пересечет ли некая круглая субстанция, накаченная обыкновенным воздухом, белую черту на зеленом поле?
Стоило немалых трудов уговорить добрейшего Александра Георгиевича никому не рассказывать о моей тайне. Взяв с меня слово: лягу в больницу через двадцать четыре часа после матча, он пообещал звонить по два раза каждый день.
И позвонил через минуту после того, как французы повели со счетом 2:1.
Глава III
Для чего это было надо?
Когда стало известно, что Романцев дал согласие возглавить сборную России в самые тягостные дни ее существования, невольно вспомнил стишок современного французского юмориста:
Задает банкеты гений
В отеле «Принятых решений».
Посредственность посуду моет
В харчевне «Может быть не стоит».
Решение Романцева было и героическим и… сейчас постараюсь подобрать необидное слово… наивным. Сборная прикатила во Францию на трех нулях (побили нас и французы, и украинцы, и, что обиднее всего, исландцы), команда на трех нулях — будто скособоченная телега на трех колесах. Что еще могло ждать в Париже кроме очередного позора?
Он — честнейший футбольный работяга, шесть раз приводивший «Спартак» к всероссийскому первенству. Но он и впечатлителен не в меру. Поглядите на него, как близко к сердцу принимает все, что происходит на поле. Он не раскачивается, как малоречивый Валерий Лобановский, напоминающий монахиню, отбивающую поклоны, и не выбегает к кромке поля, как экспансивный Валерий Газзаев, он вообще не покидает раскаленной тренерской скамеечки, курит сигарету за сигаретой, горестно разводит руками, когда срывается атака или в его ворота влетает мяч. Можно подумать, что футбол для него источник невыносимых терзаний.
Двадцать лет назад он был капитаном сборной СССР, выступавшей на Олимпийских играх в Москве, очень важно было выиграть на той Олимпиаде (как помнит читатель, ее бойкотировали за Афганистан и США, и многие их подопечные) легкую атлетику, гимнастику, борьбу, но важнее всего — выиграть футбол. А наши оступились в полуфинальной встрече с ГДР. Открываю старенький блокнот и нахожу в нем высказывание капитана:
— Ребята все до единого жаждал и победы и очень остро переживали предстоящие события. Над каждым довлела огромная ответственность… А опыта участия в больших турнирах у большинства было маловато. Вот и перегорели перед стартом. И всем нам было просто больно смотреть в глаза друг другу после проигрыша. Не уверен, что кто-нибудь из нас две ночи подряд смог сомкнуть глаза. Досада, горечь отгоняли сон.
Сколько ночей теперь ему будет не спаться после матча на «Стад де Франс»? Он был обязан
