Хрущевым на тему огромных бросовых затрат, ухлопанных под Ленинградом. И чтобы избежать ответственности, нужны были срочные, согласованные по принципу круговой поруки, упреждающие действия головного, обанкротившегося на «Дали», министерства и военного главка-заказчика.
Было представлено наверх предложение о прекращении разработки комплексов «Даль», ввиду того что они представляют собой громоздкие стационарные сооружения, а для ПВО Ленинграда использовать начатые разработкой в КБ-1 комплексы С-200 перевозимого (автомобильного) типа (генеральный конструктор А. А. Расплетин). Это был спасательный круг министру Калмыкову от его капъярского дружка Расплетина, и он отлично сработал.
Но это произошло потому, что никто не удосужился вникнуть в суть представленного предложения. Прежде всего — какой смысл в прекращении создания боевых комплексов системы «Даль», если на их сооружение уже истрачены большие средства и эти средства будут просто омертвлены? Более того: будут выброшены аппаратура и ее задел в производстве для этих комплексов. На такой вопрос, поставленный в лоб, мог быть только один ответ: годной для объектов отработанной аппаратуры не существует.
Мог быть задан и такой вопрос: равноценна ли замена многоканальных комплексов «Даль» одноканальными комплексами С-200, к тому же с существенной меньшей дальностью действия? Никто не догадался (или не захотел) задать эти вопросы. Ибо все были заинтересованы в том, чтобы без шума списать затраты на авантюру, засекреченную под шифром «Даль».
Впрочем, нашлись шустрые ребята, которые додумались использовать списанную опытную партию ракет системы «Даль» для «дезинформации вероятного противника». С этой целью несколько таких ракет на транспортных тележках стали возить через Красную площадь во время военных парадов в сопровождении дикторского текста: «Высокоскоростные перехватчики воздушно-космических целей». В сочетании с бетонными чудищами — памятниками «Дали» под Ленинградом это, по-видимому, должно было служить намеком забугорным спецслужбам о наличии в СССР противоракетной обороны. Думаю, что эта туфта вряд ли могла ввести в заблуждение компетентных зарубежных специалистов. Хотя в некоторых обзорах США по вопросам военной техники СССР упоминалась «Таллинская система ПРО», можно полагать, что это делалось исключительно для аргументации заявок Пентагона на выделение средств на НИОКР в области ПРО.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В противоракетной системе при перехвате баллистической ракеты все свершается с непостижимой для человеческого восприятия быстротой. Сближение противоракеты с целью происходит со сверхкосмической скоростью, и отслеживать этот процесс, управлять наведением противоракеты на цель невозможно без использования быстродействующей ЭВМ и без автоматизации на основе ЭВМ взаимодействия всех средств ПРО. Для этого ЭВМ и все подсистемные компоненты ПРО должны быть связаны между собой линиями обмена информацией, принимаемой и передаваемой в реальном масштабе времени.
В системе «А» центральная ЭВМ должна была обеспечивать взаимодействие в реальном масштабе времени полета цели восьми абонентов, территориально разнесенных от нее на расстояниях до 250 километров. Таким образом, речь шла о создании компьютерно-автоматизированной многокомпонентной системы, не имевшей прецедентов ни в военной, ни в гражданской технике.
Нелегко было «собирать» систему, подключая объекты один за другим через радиорелейные связи к центральной ЭВМ, учить машину и объекты «общаться» друг с другом, выполняя общую боевую программу. Для этого на полигоне велась круглосуточная работа боевых расчетов, составленных из военных и работников промышленности. И требовалось практически безвыездное мое присутствие на полигоне, как генерального конструктора, но… в постоянной готовности к вылету в Москву для отражения очередных попыток «антикисуньковской» реоганизации КБ-1.
Было и такое: когда убирали из КБ-1 «на повышение» Лукина, то его же, как «кисуньковца», отрядили вместе с начальником КБ-1 на полигон, чтобы уговорить меня согласиться с тем, чтобы на его место главным инженером стал Расплетин. Я ответил (и Федор Викторович со мной согласился), что в этом случае главный инженер Расплетин начнет перетаскивать одеяло с меня на главного конструктора Расплетина, и мне с моим СКБ-30 придется удирать из КБ-1. Я был решительно против того, чтобы любой из нас, трех главных конструкторов (Кисунько, Колосов, Расплетин) получил административную власть над двумя другими. Кто хочет получить такую власть — пусть слагает с себя обязанности главного конструктора, уступает место другому.
…На полигоне эту небольшую комнату на третьем этаже в здании главного командно- вычислительного центра (ГКВЦ) называли коротко: ЦИС. На самом же деле ЦИС (центральный индикатор системы) — это небольшой пульт-индикатор, мало заметный в комнате, носившей его имя, среди аппаратных шкафов, гудевших своими выпрямителями и мигавших сигнальными лампочками. Внешне он был похож на двухтумбовый письменный стол, тумбы которого густо начинены радиоэлектронной аппаратурой, а на его «столешнице» сзади установлен блок индикаторов с двумя экранами кинескопов и вертикальной панелью цветных табло, похожих на прозрачные прямоугольные клавиши, подсвечиваемые изнутри сигнальными лампочками.
На свободной от индикаторов передней части «столешницы» — кнопки управления, сверху на индикаторном блоке — электронные часы, показывающие время сменяющимися через каждую секунду цифрами. Во время боевой работы это — время, оставшееся до старта противоракеты, рассчитанное и постоянно уточняемое на ЭВМ после старта противоракеты время ее полета. А на экранах ЦИСа можно наблюдать высвеченные точки стояния расположенных в пустыне Радиолокаторов наведения и стартовой позиции противоракет, отметки баллистической ракеты и наводимой на нее противоракеты, отклонение противоракеты от расчетной траектории наведения в течение всего времени ее полета от старта до встречи с целью.
В комнате ЦИС разрешается находиться только дежурной смене офицеров полигона и строго ограниченному кругу ближайших помощников генерального конструктора. Отсюда осуществляется управление боевыми работами системы «А», стыковочно-отладочными работами, проверка готовности средств и системы в целом к пускам, в том числе путем проведения электронных имитаций боевой работы. За всеми ставшими привычными миганиями табло и движущимися на экранах отметками стояла напряженная круглосуточно-посменная, а для ведущих специалистов чаще всего сверх всяких смен работа сотен людей на радиолокаторах и стартовых позициях, на главном вычислительном центре и на радиорелейных линиях, связывающих его с объектами.
В напряженный период «сборки» и комплексной отладки системы приходилось и мне, как генеральному конструктору, неотлучно сутками находиться в ЦИСе. Не без того, чтобы часок-другой вздремнуть на старом скрипучем диванчике с матерчатой обивкой неопределенного цвета, кем-то будто специально для меня поставленного у стены за аппаратным шкафом с поэтическим шифровым названием «Василек». Но как-то получалось так, что я и сквозь сон словно бы ухитрялся следить за командами и докладами по громкоговорящей связи. Дежурные офицеры пробовали отключать репродуктор, чтобы «дать человеку вздремнуть», но человек в тот же момент просыпается и спрашивает: «Что случилось с ГГС?»
Сквозь дрему подслушивая ГГС, иногда приходилось подниматься, чтобы посоветоваться с дежурным
