также в Греции и в Румынии. И кроме того, многое созревает и в самой России. Обновление русской религиозной мысли помогло и поможет тамошним христианам молитвой и любовью безмолвно преодолеть темные стороны коммунизма. Что касается опыта христиан в России, который, как вы мне говорили однажды, уже сумел себя выразить в литературе, то если бы он мог заговорить собственно в религиозной мысли, то это было бы великолепно…
Я
Религиозная философия, кажется, привлекает там немало интеллектуалов. Однако идеологическая монолитность режима едва ли содействует этому поиску…
Он
Нужно уметь доверять — и ждать. Я доверяю Русской Церкви.
Доверяю настолько, что греки критикуют меня и обвиняют в «русофильстве». Но дело не в русофильстве, дело в мучениках. Кровь стольких мучеников, пролившаяся в России в XX веке, потрясла меня. Она оплодотворила всю нашу Церковь, весь христианский
мир.
Я
У этих мучеников было нечто новое, то, чего, может быть, не найдешь в древних повествованиях: это их молитва о спасении своего палача. Об этом говорят многие свидетели и тексты.
Он
«Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят».
Я
В последние годы там распространяется удивительная молитва, где говорится о том, что нужно «утешить «утешителя». Это и есть молитва за палачей…
Он
Вот вам и совершенное богословие, когда свидетель и Тот, о Ком он свидетельствует, едины.
{Далее мы опускаем небольшую антологию из текстов русских мыслителей Сергия Булгакова
«Литургия»
Он
В Упсале много говорилось о богослужении {
Я
Человек подлинный — это «человек литургический», черпающий в таинствах эту способность «о всем благодарить» (буквально: «творить Евхаристию во всех вещах»), как говорит Апостол.
Он
Дерево, которое первым, еще в феврале, расцветает в садах Фанара, преисполнено славы Божией. Океан, заключенный в человеческом взгляде, преисполнен славы Божией. Всех, будь то люди или вещи застигнутые в этой неописуемой открытости, мы посвящаем Отцу во Христе Его в евхаристическом приношении…
Я
«Твоя от Твоих, Тебе приносяще, о всех и за вся!» {
Он
Мы приносим также наши труды и наши скорби, все страдания и творческие свершения человечества. И все это мы выносим к сиянию великого светила Божия, выставляем на тот трисолнечный свет, который исцеляет и умиряет. И огонь нисходит в чашу. Нисходит, чтобы затем осветить и все, что вокруг нас, и это излучение беспредельно…
Я
В заключении к своим Размышлениям о Божественной литургии Гоголь говорит, что если общество еще не разложилось окончательно, что если люди живут еще не одной ненавистью друг к другу, то тайная причина этому — совершение Евхаристии.
Он
Она сохраняет мир и уже ныне тайно озаряет его. Человек обретает в ней утраченное им сыновство, он черпает свою жизнь в жизни Христа, тайном Друге, разделяющем с ним хлеб нужды и вино празднества. И хлеб есть Его Тело, вино есть Кровь Его, и в этом единстве ничто более не отделяет нас ни от чего на свете и ни от кого.
Что может быть больше? Это пасхальная радость, радость преображения мира. И мы принимаем эту радость в общении со всеми нашими братьями, живыми и умершими, в общении со святыми и в теплоте Матери Божией.
И тогда ничто более не может внушить нам страх. Мы познали любовь, которую Бог питает к нам, и стали богами.
Все отныне обретает свой смысл.
Ты и еще раз ты, ты имеешь смысл.
Ты не умрешь.
Те, кого ты любишь, даже если считаешь их умершими, не умрут.
То, что прекрасно и живо, до последней травинки, до этого ускользающего мгновения, когда всеми своими жилами ты ощущаешь полноту существования, все останется живым, живым навсегда.
Даже страдание, даже смерть имеет смысл, ибо они становятся путями жизни.
Все живо уже теперь.
Потому, что Христос воскрес.
Есть место в этом мире, где уже не царствует разделение, где есть только любовь, великая любовь и великая радость.
И место это, Святая Чаша, Святой Грааль, в сердце Церкви. И благодаря Церкви — в твоем сердце.
Вот, что следовало бы нам сказать, вот каким должно быть богослужение.
Я
Разве оно не таково?
Он
Нет, не таково. Или скорее, более не таково.
Я
Однако на праздник Преображения я почувствовал, что церковь, в которой я находился, пронизана молитвой и радостью. Это была большая современная церковь в самом центре нового города. Роспись ее была, скорее, посредственной. Но в ней ощущалась прежде всего эта радостная непосредственность пребывания в доме Отчем. Несколько дружеских реплик поначалу, когда утреня шла к концу. Посередине храма, где постепенно становилось все более людно, маленькая девочка лет трех или около того играла, почти пританцовывая в ритме хора. По мере того, как литургия близилась к совершению таинства, более горячей становилась молитва людей. Многие пели вместе с хором, в особенности