роликовым конькам, который пришел посоревноваться с дворовыми скейтерами. То есть тот случай, когда жизнь не подражает искусству, а берет у него реванш. Средневзвешенный чат скорее всего окажется энергичнее и остроумнее.
Выпущенный тиражом изначально меньшим, чем предыдущие книги «ДПП (NN)» и «Священная книга оборотня», «Шлем ужаса» не переиздавался. Впрочем, неудача не пошатнула пьедестал, на котором к этому моменту оказался Пелевин.
«Пелевин, может, единственный у нас писатель, который стоит отдельно от своих книжек, – говорит Анна Наринская. – Ну написал неудачно и написал. Даже такая чушь, как “Шлем ужаса”, не уничтожает его как писателя».
Каламбуры
Так писал Пелевин в «Элегии 2» (2003), стихотворении, целиком построенном на соположениях близко звучащих слов, из чего рождаются новые неожиданные смыслы. Это и есть одно из определений каламбура – частного случая игры слов. Каламбур проник в литературу в эпоху Просвещения, закрепился в XVIII веке и по-хорошему мог бы там и остаться, как маркер эпохи, как характерная деталь вроде мужских чулок и треуголок. Как отжившая форма познания и организации словесного мира: человечество попробовало и такое – проехали.
Примерно так на самом деле и произошло. Из популярной игры каламбур превратился в сомнительный прием, в детскую шалость, которой не место в высокой литературе. Серьезные авторы позволяли себе его лишь изредка – как шутку, отклонение от нормы.
Пушкин отдавал каламбурами дань XVIII веку, откуда был родом. Маяковский ими не брезговал, ну так он вообще давал пощечину общественному вкусу. Набоков подмечал возможности для каламбуров, считывал языковые валентности («lips to lips» – какие тюльпаны? «уста к устам» – какие кусты?), но старался остраннять эти сполохи элементарного остроумия, вкладывая их в уста героев и не хвалясь сомнительным авторством.
К нашему времени словесное жонглирование на уровне первой сигнальной системы перешло в арсенал кавээнщиков, а также авторов детских песен, рекламных слоганов и бойких заголовков. Однако Виктор Пелевин не в силах отказать себе в удовольствии воспользоваться языковой ситуацией и пошутить. Среди современных писателей он, пожалуй, чемпион по игре в слова, гроссмейстер прозрачных аллюзий и грубых сближений. За это ему часто доставалось от критиков.
«Каламбуристость и мистичность меня раздражали, – вспоминает Анна Наринская. – Я думала, ну я же не глупее его, читала не меньше, что же он выпендривается? Ведь то, что он говорит с таким количеством слов, метафор, лишних персонажей и подмигиваний, можно сказать короче».
Страсть Пелевина к каламбурам абсолютна. Вавилен Татарский занимался придумыванием рекламы под западные бренды, которые еще не вышли на российский рынок, то есть на всякий случай, про запас. Кажется, и Пелевин также не проходил мимо ни одного забавного сочетания, не пренебрегал ни одной комической языковой валентностью, попавшей в поле писательского зрения, – а потом уже находил им место в книге.
Пелевинским шуткам нет числа, но их расползающийся корпус поддается некоторой классификации.
Во-первых, это грубо-комическое, заборно-задорное. В рассказе «Краткая история пэйнтбола в Москве» (1997) фигурируют казино «Yeah, Бунин» и газета «МК-сутра». В романе «Числа» (2003) – лозунг «За Е. Боннэр». В «Македонской критике французской мысли» (2003) стишок про филолога Фердинанда де Соссюра:
Позже каламбуры такого рода становятся более развернутыми, требующими подводки.
– Главным образом для того, – ответил он, – чтобы второй том воспоминаний певца Филиппа Киркорова назывался «Гребцам я пел»… Метафора была ясна. Непонятно было, почему именно второй том. Я подумал, что Энлиль Маратович, скорее всего, хочет угостить меня одной из своих шуточек, но все же не удержался от вопроса: – А почему именно второй? – А потому, – сказал Энлиль Маратович, – что первый том называется «И звезда с пиздою говорит». Ха-ха-ха-ха!
И далее: «Прокладки “ОКсинья”. Победа всуХую!»
Во-вторых, прием, характерный для заголовков в газете «Коммерсантъ». Трансляция радости от возникновения нового третьего смысла, для считывания которого необходим определенный культурный уровень. Подмигивание условно своим.
Причем зачастую это превращается в подмигивание даже не своим, а всему населению России старше пяти лет. В рассказе «Папахи на башнях» (1995) встречается Виктор Темнолицев. Аллюзия на Виктора Черномырдина. Куда уж проще. В рассказе «Краткая история пэйнтбола в Москве» (1997) возникает салон «Лада-Benz» и криминальный персонаж Леня Аравийский (аллюзия на британского разведчика и писателя Томаса Лоуренса, известного как Лоуренс Аравийский, – героя одноименного фильма 1962 года «Лоуренс Аравийский», получившего семь премий «Оскар»).
В-третьих, у Пелевина встречаются не каламбуры по случаю, а явно домашние заготовки, которые он без лишней щепетильности механически встраивает в текст.
Говоря о читателе и писателе, мы ни в коем случае не должны забывать о других важных элементах творческого четырехугольника, а именно чесателе и питателе…
Там же, в «Числах», «консумерки души» и народная этимология слова «дискурс». А также: «Он не ждал от избранницы, что она будет высокоточной секс- бомбой или бывшей шпагоглотательницей, перековавшей мечи на орал». И еще журнал «Царь Навухогорлоносор».
В «t» (2009) читаем «все стихи о Ленине и Родине, все это “держа вю”». Такое ощущение, что изначально возникло «держа вю», а под него уже была придумана история, мало-мальски этот каламбур оправдывающая.
«Да минет меня чаша сия» – созвучное с минетом, который делают герою «Чисел» (2003).
Встречаются и чужие, народные каламбуры, как «храм Христа Спасателя» («Священная книга оборотня», 2004).
В-четвертых, реализация новых языковых возможностей, которые появились в связи с открытостью Западу.
В рассказе «Девятый сон Веры Павловны» (1991) на майке «гнома», который «заправляет всеми московскими туалетами», написано What I really need is less shit from you people. Буквально: что мне нужно, так это поменьше дерьма от вас. Простая игра на прямом и переносном значении слова «дерьмо».
В рассказе «Миттельшпиль» (1991) одна из героинь разглядывает американскую купюру, и возникает повод для игры по поводу надписи на банкноте legal tender. Героиня переводит эту надпись как «легальная нежность».
В 90-х рухнула Стена, обрушился разъеденный ржой железный занавес, и на советского человека хлынул селевой поток новой информации. Перекраивалась ментальная картина мира. Появились новые означаемые и означающие. Кто-то обязательно должен был пошутить над многозначностью английского слова tender, которое переводится и как «нежный», и как «средство оплаты». Этим кем-то в истории русской литературы стал Пелевин.
Кто-то мог бы и пройти мимо, отметив про себя смешное совпадение. Кто-то мог отмахнуться от сомнительной остро?ты, оставив ее эстрадным юмористам. Кто-то, но не Пелевин. Который заодно – предваряя криэйторские игры в «Generation “П”» – поспешил сообщить, что Johnny Walker – «Ванька- бегунок».
В «Числах» эмблема ФСБ – щит и меч – дает повод слогану «Щит happens!». От английского «shit happens» – «проблемам свойственно возникать».
В «Чапаеве и Пустоте» (1996) тачанка – это «touch Анка», а заодно и всплывает японский джип- амфибия «Харбор Пирл». То есть «Перл-Харбор» – американская Цусима.
