Даниэль Клугер
Сатанинская пристань
1
Я давно заметил, что стук в дверь столь же характерен для человека, как наряд или прическа, и так же соответствует настроению, как выражение лица или, скажем, интонация. Поэтому, когда утром Моя Девушка постучала ко мне, я понял, что она пребывает в странном настроении.
Слава богу, мать ушла к себе сразу после завтрака. Она имела обыкновение задавать Моей Девушке дурацкие вопросы и не особо вслушиваться в ответы. К тому же, когда у Моей Девушки такое настроение, вопросы переадресовывались мне, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. И вообще – ей никогда не было дела ни до настроения собеседника, ни до прочих глупостей, на которые обращаю внимание я. Ей, по-моему, никогда ни до чего не было дела.
Словом, мать ушла к себе. Я сидел за неприбранным столом и лениво размышлял, что лучше: выпить еще чашку чая, пойти погулять или завалиться на диван и проспать до обеда? Больше всего меня устраивало последнее. В этот момент Моя Девушка постучала в дверь.
– Входи! – крикнул я.
Распахнулась дверь. Моя Девушка остановилась у порога и прислонилась к притолоке. Насчет настроения я, к сожалению, угадал. Она окинула комнату долгим внимательным взглядом, столь же внимательно осмотрела меня с головы до ног и трагическим голосом протянула:
– Какой у-ужас...
Начало прозвучало вполне традиционно. Впрочем, продолжение тоже:
– Это же твоя комната. Разве можно жить в таком кавардаке? Удивляюсь, как ты еще ухитряешься находить здесь нужные вещи.
– У меня их просто нет, – сказал я. – Войди в комнату и закрой дверь. По-моему, мы с тобой сегодня не виделись. Может быть, поздороваемся?
Моя Девушка захлопнула дверь и сказала – так, словно прощалась со мною навеки:
– Здравствуй.
– Ну вот, – я позволил себе слегка улыбнуться. – Привет.
Она нашла свободный стул и села.
– Чем ты собирался сегодня заниматься?
– Пока ничем.
– Погуляем?
– Конечно, – ответил я. Несколько минут назад я мечтал о диване. Что делать! – Конечно, – повторил я. – Только мне нужно поставить в известность мать.
– С какой стати? – сухо спросила Моя Девушка.
– В нашем доме так принято.
– Хорошо, – сказала она и поднялась со стула. – Можешь предупредить. Я подожду тебя на улице. Пожалуйста, недолго.
Она вышла из комнаты и направилась во двор.
Я с трудом – что правда, то правда – нашел гребешок, тщательно, насколько удалось, расчесал волосы и побрел на женскую половину нашего большого дома.
2
Мать сидела в спальне за туалетным столиком и внимательно разглядывала свое отражение. Ночная сорочка была наброшена на плечи, словно большой шарф. Постель все еще стояла разобранной, хотя время близилось к полудню, шторы на окнах плотно задернуты. Единственным источником света был светильник, стоявший перед зеркалом на столике.
Кстати говоря, зеркало было единственным предметом, который мне нравился здесь. Особенно массивная литая рама из серебра. Когда я вошел, мать не повернулась, только чуть повела глазами в мою сторону.
Я не любил здесь бывать. Мне всегда становилось нехорошо. Может быть, причиною этому был тяжелый, невыветривающийся аромат духов, от которого начинала кружиться голова.
Молчание затягивалось, становилось таким же душным, как этот аромат. Я не смел нарушить тишину ни движением, ни словом. Я уже не понимал – от духов или затянувшегося молчания плывет голова.
Наконец, она спросила:
– Чего ты хочешь?
Я понял, что она недовольна. Она не любила, когда кто-то – особенно я – мешал ей примерять новые украшения, придумывать новую прическу или просто сидеть у зеркала.
– Может быть, ты заболел?
– Доброе утро, – сказал я.
– Я думала – вечер...Неважно. Ты здоров?
– Здоров, – ответил я, судорожно борясь с тошнотой.
– Вид у тебя нездоровый, – сказала она, роясь в шкатулке с драгоценностями. – Куда же я их дела... Это хорошо, что здоров... А, вот они, – она вынула из шкатулки золотые подвески. – Вот они, я думала, что потеряла... У тебя лицо бледное, – мать внимательно разглядывала подвески. – А что это они...
Голова кружилась все сильнее. В это утро аромат духов показался мне абсолютно тошнотворным.
– Я себя прекрасно чувствую, – сказал я.
– Значит, мне показалось.
– Здесь темно.
– От яркого света у меня болят глаза. Я свожу тебя к нашему врачу, – мать слегка оживилась, – у нас во дворце чудесный врач. Халдей, по-моему. Или не халдей. Кого жгут по воскресеньям?
– Евреев, – сказал я.
– Да? Значит, он еврей, – с сомнением произнесла мать. – Н-нет, по-моему... Ты уверен?
– Уверен.
– А когда жгут халдеев?
– Халдеев вообще не жгут, – сказал я. – Жгут евреев и еретиков.
– Может быть, его назначили еретиком?
– Может быть.
– Или евреем? Я забыла – их уже сожгли?
– В прошлом месяце.
– Значит, его вполне могли назначить евреем. Но это неважно. Важно, что он замечательный врач.
– Я здоров, – сказал я и почувствовал, что через минуту сползу на пол. – Я просто хочу погулять.
– Хорошо, – сказала она. – Я не возражаю. Можешь идти. Только обязательно вернись к обеду.
– Зачем?
– Я жду твоего отца.
– Хорошо. Я вернусь к обеду.
– Не забудь.
– Не забуду. До свидания.
– Что? Да, конечно, до свидания. Иди, ты мне мешаешь. Я хочу одеться, не сидеть же весь день голой.
3
Моя Девушка стояла у калитки. Я остановился на крыльце, глубоко вдыхая прохладный осенний воздух. Потом подошел к ней.
– Ну что? – спросила она.
– Все в порядке, пойдем скорее, – голова уже не кружилась, только слегка ломило виски.
– Тебе разрешили?
– Велели вернуться к обеду.
– А когда вы обедаете?
– По-разному.
– А...
– Пойдем, это не имеет значения.
