пожалуйста.
– От кого он прячется? – спросил я. – Неужели от крестоносцев?
Мать удивленно подняла брови.
– От кого?
– От крестоносцев.
– При чем тут крестоносцы? – она пожала плечами. – Просто заговор не удался. Кто-то выдал. В последнюю минуту, как всегда. Бедняжке Василию отрубили голову. А Валентин залез в погреб... Или нет, сначала Валентин залез в погреб, а потом Василию отрубили голову.
– Давно?
– Позавчера.
– А президент?
– Который?
– Который казнил вице.
– Ах, этот... Не помню точно... – рассеянно ответила мать. – У нас при дворе говорили, что он умер сегодня утром. Или вчера. Я не интересовалась подробностями. Ты случайно не видел моих заколок? Только что лежали на столе, а теперь их нет.
Я взял кусок хлеба и спустился в погреб. Валек сидел у большого ящика, на котором стояла горящая свеча, и как=будто спал.
– Валек, – тихонько позвал я. Он вскочил, отпрянул в тень, едва не опрокинув ящик. Узнав меня, облегченно вздохнул:
– Ты, сынок? Ну, что там, наверху?
Я протянул ему хлеб. Он ел жадно, лицо его, в слабом колеблющемся свете казалось осунувшимся, под глазами лежали глубокие тени. Поев, он выжидательно уставился на меня.
– Ну? – спросил он. – Что там? Что нового?
– Ничего нового, – ответил я. – Резня, обычная резня.
Валек озадаченно посмотрел на меня.
– Резня? Какая резня?
– Крестоносцы режут язычников.
– Крестоносцы? Какие крестоносцы?.. Ах, эти. Которые на Центральный Рынок собрались, – он махнул рукой. – Да ну, ерунда это. Наша гвардия цела, не знаешь?
– Не знаю.
– А президент?
– Ваш?
– Чей же еще?
– Говорят, умер.
– Ну?! – Валек возликовал. – Вот здорово! Что ж ты сразу не сказал?!
Я промолчал.
– Теперь мы им покажем! – весело крикнул Валек. – Не глупи, сынок, айда со мной, я запишу тебя в гвардию.
– Вице казнили, – напомнил я.
– Какого вице? – непонимающе спросил Валек.
– Вице-президента твоего.
– Моего? Ну и что? Это ерунда, сынок, это глупости, – он махнул рукой. – Главное, что старый козел сдох. Наша взяла. Вице-президента можно найти нового. Мы теперь живо приберем их к рукам.
Кого «их», я не понял. Я молча смотрел, как он поднимался по разваливающейся лесенке вверх и весело насвистывал гвардейский марш.
Открылась и закрылась сколоченная из широких досок дверь, я остался один.
Я вернулся к ящику, на котором горела свеча, и сел на скрипучий колченогий табурет. Мне не хотелось наверх. Я сидел и смотрел на ровный желтый язычок пламени. Я думал о бродяге. О птицах, которых он редко видел и которые появились над ним в час его смерти. О доме и о свалке. О Сатанинской пристани. О...
– Уйди отсюда, оставь этот город за спиной...
Голос бродяги прозвучал так реально и близко, что я содрогнулся. Язычок свечи качнулся от моего движения.
– Оставь этот город за спиной.
Оставить город? Уйти? На Сатанинскую пристань? То есть, на железнодорожный вокзал? Дрожь пробрала меня до костей, на лбу выступил холодный пот, словно я уже стою на перроне в полной тишине и жду поезда, а передо мной лежат рельсы, ведущие из никуда в никуда.
«... Ноги будто примерзли... ледяные когти... хватают за сердце... ледяное дыхание... дыхание...»
Ледяное дыхание...
Я задул свечу и поднялся. Хочу я наверх или нет, но не сидеть же вечно в погребе. Я ощупью нашел лестничные перила.
Дом был пуст, ни матери, ни рыжего Валека, видимо, ушли: мать – во дворец, Валек – в казарму.
«...Уйди отсюда, уйди со свалки, оставь этот город за спиной...»
Я вышел на крыльцо и замер от неожиданности: в воротах стояла Моя Девушка. В первое мгновение мне показалось, что она голая. Солнце светило ей в спину, и платье просвечивало насквозь, словно его не было, а была лишь дымка, прозрачное облачко вокруг ее хрупкой фигурки.
– Ты... – я растерялся. Эти несколько дней я провел без нее, у меня было чувство, что она исчезла.
– Ты где пропадал? – спросила она. – Почему не приходил?
– Не мог.
– Другие могут, а ты нет, – сказала она капризно. – Почему ты никогда не можешь того, что могут другие?
– Ты опять забыла поздороваться, – сказал я.
– Погуляем?
– Конечно, – сказал я. – Мы не просто погуляем. Мы уйдем отсюда.
– Как это?
Я принялся рассказывать ей о бродяге, о том, что услышал от него, о том, что происхдило здесь в последние дни.
– Очень интересно, – сказала Моя Девушка. – К чему ты все это рассказываешь?
Тогда я рассказал ей о своих снах. Сны ее заинтересовали.
– Вот странно, – сказала она. – И часто ты видишь такие сны?
– Часто, а что?
– Странно, – повторила Моя Девушка. – А мне, почему-то, совсем другое снится. Во всяком случае, так мне кажется. Честно говоря, я не помню ни одного своего сна.
– Неважно, – сказал я. – Это неважно. Я просто хочу, чтобы ты поняла – мы должны уйти. Вместе, понимаешь?
Моя Девушка слегка покраснела.
– Если я тебе нужна, – сказала она, – ты должен пойти к моей матери и сказать ей, что хочешь на мне жениться.
– Жениться?
– Конечно, – она улыбнулась. – И заплатить. Вот и все. Цены на невест сейчас низкие, почти те же, что в марте.
«Тебе жениться пора, – сказал Валек. – А то зима скоро».
Я отвернулся от нее, подошел к врытой в землю скамейке и сел.
– Что ты молчишь?
– Подойди, – сказал я. – Сядь рядом со мной.
Она подчинилась.
– Послушай, – сказал я. – Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не понимаешь, что мы должны отсюда уйти? Это же свалка, понимаешь, свалка!! Разве можно жениться на свалке?! Разве недостаточно
