что-нибудь миниатюрное имеется?
— Поищем, — сказала женщина, и тут наконец ее губы вспомнили, что такое улыбка. Правда, какие-то детали в их воспоминаниях оказались неточными, а потому и улыбка вышла невеселой и кривоватой… но все же это было лучше, чем ничего.
Сначала она извлекла из рюкзака три круглые глубокие мисочки — очаровательные донельзя, даже Максим это понял… потом — шесть крошечных селедочниц. Все это вызвало неумеренные восторги со стороны Лизы, прибыль продавщицы возросла еще на несколько сторублевых бумажек (Максим решил, что у Лизы совсем плохо дело с арифметикой — она каждую названную продавщицей сумму увеличивала то в два, то в три раза), а потом женщина, запустив руку в боковой карман рюкзака, сказала со странной робостью в голосе:
— А еще есть… ну, это уж просто так… если вам понравится — это бесплатно…
Лиза уставилась на скрывавшуюся в кармане руку продавщицы так, словно ожидала появления на свет по меньшей мере птицы Феникса (кто такая птица Феникс? Почему он подумал именно о ней?…), и приоткрыла рот. Женщина достала замшевый мешочек размером чуть больше пачки сигарет, завязанный кожаным шнурком, и осторожно, задержав от усердия дыхание, распутала тугой узел. На ее темную ладонь выкатился граненый хрустальный шар, немного не доросший до масштабов куриного яйца.
По коридору прошагал проводник с очередным объявлением:
— Через десять минут — техническая стоянка, время неопределенное, около сорока минут. Просьба не уходить далеко от вагонов. Через десять минут…
— Ну вот, — сказала женщина, — подъезжаем.
— Так как же вы все-таки домой вернетесь? — тихо повторила уже заданный однажды вопрос Лиза, видимо, не сомневаясь, что теперь ей ответят. Но глаза девчонки при этом неотрывно смотрели на сверкающий прозрачный шар.
— А на автобусе, — почти шепотом ответила женщина, тоже не сводившая взгляда с чуда, лежавшего на ее ладони. И Максиму показалось, что не Лиза с продавщицей обмениваются незначащими репликами, а договариваются о чем-то тайном две колдуньи, прекрасно понимающие друг друга… с чего бы это ему померещилось такое?
— Далеко идти-то до автобуса?
— С полчаса.
— Тяжелая у вас жизнь, — едва слышно сказала Лиза и коснулась пальцем шара. — Да, он мне нравится. Можно, я вас сфотографирую?
— Можно, — спокойно ответила женщина. — Только без него. С ним нельзя.
— Я знаю.
Лиза встала, чтобы достать с верхней полки фотоаппарат. Для того, чтобы запечатлеть продавщицу хрустальных чудес, она снова взяла «зеркалку».
Что она знает, изумился Максим, что за чушь, почему это нельзя фотографировать обычную стекляшку… это ведь даже не кристалл, это просто заводская поделка… чего они тут дурят, эти бабы?
Хрустальный шар лег на столик, рядом с загромоздившим всю плоскость посудным беспределом, а продавщица выпрямилась и отступила на шаг назад, и замерла в проеме двери. Из-за ее спины лился сквозь коридорное окно солнечный свет, лицо женщины оказалось в тени, морщины растворились и исчезли — и Максим вдруг понял, что в молодости продавщица была невообразимо красива. Надо же, подумал он, как ей не повезло… живи она где-нибудь в столице, ходила бы в бриллиантах и соболях… а она вот таскает неподъемные сумки, чтобы заработать на кусок хлеба… Едва слышно щелкнул спуск фотоаппарата, ослепительно сверкнула вспышка… и Лиза сказала:
— Надеюсь, получится.
Женщина пожала плечами, как бы говоря: все может быть, и, надев на спину рюкзак, молча поволокла в коридор изрядно полегчавшую сумку, не забыв собрать с одеяла деньги. Максим проводил ее взглядом, а потом спросил:
— Что значит — «получится»? А почему могло бы не получиться?
— Ну, мало ли почему… — пробормотала девчонка, разглядывая хрустальный шар, но не спеша прикоснуться к нему. — Пленка, например, засветиться могла.
— Засветиться?
Максим хорошенько подумал. От чего засвечивается пленка? От света, само собой. Но для этого нужно ее вытащить из фотоаппарата. Или снимать прямо против солнца. Но солнце, хотя и светило в окна вагонного коридора, все же не прямо, а сильно искоса. Как ни старался Максим, он не мог найти причины, по которой кадр в «Никоне» девчонки вдруг оказался бы испорченным. Вот если только……вот если только пленку не сжег внутренний свет серой неприметной женщины, бродящей по вагонам и продающей ненастоящий хрусталь…
Лиза вдруг вскочила.
— Ой, наверное, туалет уже закрыт…
И удрала, смачно протопав по коридору разношенными кроссовками. Максим подумал, что проводник ради такой пассажирки с удовольствием нарушит все санитарные правила и прочие законы железной дороги, так что проблем не возникнет, и Лизе не придется лишний раз тренироваться в терпении. Тем более, что поезд встает на этот раз не в городе и даже не в поселке, а в некоей неопределенности, окруженной лесами и полями, где сменят уставшую лошадь… то бишь прицепят новый локомотив, или как там называется та машина, что волочет за собой полтора десятка вагонов? Вагоны, набитые живыми людьми, куда-то стремящимися, от чего-то убегающими… а может быть, просто желающими отдохнуть. Отпуск у них, только и всего.
А у него что?
Максим уставился на лежавший перед ним на темно-коричневой плоскости узкого столика граненый шар. Если бы этот шар был не штамповкой из имитирующего хрусталь тяжелого стекла, а настоящим кристаллом, по нему можно было бы гадать… Гадать? Он что, цыганка? Максим усмехнулся и покачал головой. Тоже, между прочим, вопрос вопросов. То есть не то, что он мог бы вдруг оказаться цыганкой, а то, есть ли смысл в гаданиях. И…
А зачем искать для себя определение?
Максим потер лоб кончиками пальцев — у него возникло ощущение, что к его коже прилипла тонкая паутинка… почему паутинка? Может быть, это волос? Нет, волос не был бы липким… разве что оказался бы уж очень грязным, как у той колдуньи, что принесла Лизе блестящий шар… колдуньи?
Он встал и вышел из купе. Поезд уже остановился, а он и не заметил, когда это произошло. За его спиной бесшумно возникла из ниоткуда Лиза с «Никоном» в руках.
— Пошли, погуляем?
— Пошли…
Все желающие подышать свежим воздухом пассажиры уже бродили вдоль вагонов, а Максим и не заметил, когда они успели выбраться наружу из металлического параллелепипеда на колесах. Он огляделся. Прямо перед ним, за не слишком широкой полоской поросшей травой и мелкими кустиками земли, вставала сплошная темная стена елей. Темная, мохнатая, колючая даже на вид. Широкие лапы нижних ветвей стелились по земле, создавая мгновенное и обманчивое впечатление, что вот-вот из-под них выползет нечто серое и бесформенное, обросшее лишайником… Тонкие пальцы Лизы легли на его локоть.
— Я хочу туда пробежаться, сделать парочку кадров… поезд еще долго будет стоять.
— Ну и пробегись. Елки-палки, лес густой… только не оцарапайся.
— Постараюсь, — фыркнула девчонка. — А ты не мог бы пока надергать разных цветов?
— На что они тебе? — удивился Максим.
— Надо на что, — коротко ответила Лиза и, кубарем скатившись с невысокой насыпи, припустила к елям, крепко и бережно держа перед собой фотоаппарат, как будто это было самое настоящее оружие, а девчонка неслась не к еловому среднерусскому лесу, а к джунглям, где ее в любое мгновение ожидала засада врага… какого врага?
Джунгли… душный воздух… желтокожие люди… огонь…
При чем тут огонь?
Максим огляделся. Что здесь можно отыскать в смысле цветов? Ага, вон там белые лупоглазые
