Когда-то, лет сорок назад, дом именовался усадьбой 'Молодые липы'. Видимо, имелись в виду те самые гиганты в три обхвата, окружившие усадьбу как бандиты жертву. Жил в 'Молодых липах' барин, который, будучи человеком неплохим, не видел ничего дурного в том, чтобы жить посреди села, а не в диком отдалении, как большинство местных феодалов. Жил он себе, поживал, и горя не знал, пока не нагрянула беда нежданная в лице добрейшего короля Рамина Второго (отца того Рамина, который третий). Добрейшему королю стукнуло в лысую голову, что крестьяне-то живут плохо, оброки платят непомерные, да и вообще прав никаких не имеют. Освободить бы их надобно. Сказано — сделано, и вот однажды утром грянул королевский указ: освободить всех крестьян от рабства крепостного. Обрадовало это законотворчество только самого Рамина. Крестьяне были недовольны тем, что их, видите ли, отпускают не просто так, а за выкуп. Дворян разгневал сам факт освобождения. Кончилось все тем, что в доброго Рамина разрядил обойму лихой офицер, разорившийся и обедневший после означенного акта гуманизма. Здешний же хозяин, человек пожилой и степенный впал в тягостные раздумья: с одной стороны, как послушный подданный он должен отпустить крестьян, с другой — как же тогда жить? Барин уже прожил жизнь и учиться жить по-новому не хотел. В итоге его раздумья закончились тем, что он зарядил старый дедовский пистолет да и жахнул себе в грудь. А надо сказать, что к самоубийцам здесь относятся просто отвратительно: хоронят их за оградой кладбища и всячески потом над могилкой измываются: помои, например, на нее льют. Родня, прибывшая на место трагедии, размышляла над тем, что же теперь с телом делать, долго. Пока не стемнело. На ночь в одном доме со свежим покойником никто оставаться не пожелал, а наутро тело исчезло с кровати, на которой его забыли с вечера. Очевидно, его украли черти, которых якобы хлебом не корми, дай только поворовать покойников. Дом сразу получил прозвище 'проклятый' и с тех пор стоит пустой. А призрак старого барина с дырой в груди ходит по дому да следит: не хочет ли какой безобразник напакостить в дому или унести чего на память. Были, оказывается, прецеденты. Как только разобьет кто-нибудь стекло, скажем, в проклятом доме или прихватит какую-нибудь нужную в хозяйстве вещь, так все. Ночью под окна дома к такому смельчаку является барин и критикует замогильным голосом до самого рассвета, периодически душераздирающе завывая. Если назавтра вещь не была на месте, а поломка не была исправлена, значит послезавтра барин являлся со спичками. Или, может, с зажигалкой, короче, дом охальника сгорал дотла.
Ночевать в доме с призраком было неохота, хотя, с другой стороны, ломать и выносить мы ничего не собирались, авось барин не обидится. Хитро улыбнувшись, мальчик объяснил, что не все так просто. Примерно раз в неделю, кроме воскресенья, которое считалось днем святым, в доме ночью творилось нечто… В полночь все окна освещались и из дома раздавалась оглушительная музыка. По всеобщему мнению черти, укравшие для каких-то надобностей тело барина, теперь еженедельно устраивают в имении дискотеку. Что происходит точно, не знал никто. Любой человек, заночевавший в доме, когда там появлялись означенные черти, наутро обнаруживался мертвым. Правда, ходила по селу легенда, что если кто-то все же уцелеет, то проклятье с дома снимется. Поэтому, хитро прищурился пацан, идите, даст Бог именно вам и повезет. Нагрузив нас такими нерадостными сведениями наш малолетний гид ускакал дальше. Мы стали держать совет…
То, что черти (или кто там куролесит по ночам) не показываются по воскресеньям это хорошо. Плохо то, что сегодня вовсе не воскресенье, и завтра не воскресенье тоже. Святой день только послезавтра, а ночевать нам надо сегодня. Хорошо бы еще узнать была ли нечисть в доме на этой неделе, но уже не у кого: стемнело, все разошлись по домам. Долго гадать мы не стали, по причине той же темноты. План действий был короток: авось да повезет. После чего мы, осторожно ступая и шарахаясь от каждого шороха в кустах, пошли к жуткому дому, обиталищу страшного призрака и месту для развлечений злых духов. Мистического колорита подбавляла полная луна, взошедшая как раз над крышей. Для полного счастья не хватало только грозы и крика филина.
Дверь оказалась не заперта, она бесшумно распахнулась, и мы вошли в залитый лунным светом огромный зал, где когда-то наверняка давались балы.
— Здешняя прислуга выше всяких похвал, — заявил, оглядываясь Гратон.
Я вздрогнул и внимательно посмотрел на него. Похоже, у сенатора начинается очередной приступ маразма. Какая еще прислуга?
— К чему вы это сказали, Гратон? — проклацала зубами Ана, непонятно, от озноба или от страха.
Тот, как оказалось, еще не выжил из ума окончательно.
— Посмотрите на пол, — произнес он.
Я посмотрел. Пол как пол. Паркет, вон он блестит в лунном свете. Блестит…Да, здесь действительно неплохая прислуга: последний раз убиралась лет сорок назад, а паркет по-прежнему натерт до блеска. В доме действительно нечисто. Хотя и чисто…
Мы постояли немного, озираясь по сторонам.
— Куда нам теперь? — нарушил я молчание, посчитав, что стой, не стой, а идти куда-то надо. Не будем же мы до утра на пол любоваться.
— Туда, — уверенно простер костлявую длань Гратон.
— А что там? — полюбопытствовала Ана, дрожавшая как неисправная электродрель.
— Спальни, — удивился сенатор. — Мы ведь пришли переночевать. Или я что-то не так понял?
— Откуда вы знаете, что спальни именно там? — подозрительно спросил я, ожидая услышать в ответ что-нибудь вроде: 'Где же им еще быть?'
— В начале прошлого века все загородные усадьбы строились по похожим планам. Поэтому спальни для гостей — там, — отрезал Гратон.
— Почему для гостей? — не понял я.
— А почему мы стоим? — раздраженно воскликнула Ана, практически не стуча зубами. Ну, разве что чуть-чуть.
…Действительно, обсуждать вопрос о спальнях можно и двигаясь в их направлении…
— Хозяин обидится, — замогильным голосом пояснил сенатор. Мы с принцессой вздрогнули почти синхронно. Потом до меня дошло, что это был ответ на мой вопрос.
— Почему он должен обидеться? — продолжил я пытать Гратона, когда мы уже поднимались по совершенно не скрипучей лестнице на второй этаж.
— Ну как же. Мы же — гости. И если мы разместимся в спальне хозяев, это будет невежливо.
…Действительно, и как это я сам не подумал? Конечно же старика-призрака ужасно разозлит, если мы разляжемся на его кровати. То, что мы приперлись без приглашения его только обрадует…
До моей руки дотронулись холодные пальцы. Если бы Ана не окликнула меня по имени, то через секунду я умер бы от разрыва сердца. Не успел я ответить, как уткнулся носом в какую-то темную массу. На этот раз от инфаркта меня спас Гратон, который собственно и стоял передо мной.
— Темно, — констатировал он.
— Да, — подтвердил я. Что тут еще скажешь?
Оказывается, сенатор искал спички. Зажегшийся огонек осветил темный коридор с рядами дверей. Ведомые добрым светом, мы двинулись к ночлегу.
В спальнях стояли подсвечники с целыми, совершенно не сгоревшими свечами. Ночевать в одной комнате мы не могли по деликатной причине присутствия девушки в нашей лихой компании. Ночевать в разных спальнях мы не могли по той же причине: Ана наотрез отказалась спать одна. Гратон, при виде кроватей зевавший совершенно раздирающе, свалил всю тяжесть решения этого щекотливого вопроса на мои хрупкие плечи. Заявив, что его спальней будет вон та, третья слева, он взял подсвечник и отправился в указанном направлении. Было слышно, как лязгнул замок в двери, и почти тут же послышался оглушительный храп. Можно было подумать, что сенатор отрубился, не дойдя до кровати. Мы с принцессой остались наедине…
Ни спальня, ни кровать не шли ни в какое сравнение с королевскими. Кровать неширокая, комнатка маленькая и вообще…Видал я спальни и посимпатичнее… Ана пошевелилась, до меня дошло, что мы с ней стоим и смотрим на сие ложе, как будто никогда не видели ранее данного предмета мебели. Чтобы хоть что-то сделать, я подошел и аккуратно стянул покрывало. Простыни сверкнули ослепительной белизной, от них слабо, но вполне ощутимо пахло розами. Мы где: в заброшенном полвека назад доме или в роскошной гостинице?
— Ложитесь, ваше высочество, — приглашающим жестом протянул я руку и тут же, выбранив
