не били да кормили.
— А эту трубу дарю тебе на память. Труби, парень, на всю Азию! — сказал Иволгин.
Бойцы сгрудились у палаток, натянутых между танками и студебеккерами, достали хлеб, консервы, сало, принесли чаю.
— К этому сальцу еще бы кой-чего, — щелкнул пальцами Сеня Юртайкин. — И как не догадались прихватить?
— Кто не догадался, а кто и догадался. — Посохин достал фляжку, потряс ею перед ухом Юртайкина и наполнил алюминиевый стаканчик ханшином. Знаменитая посохинская фляжка предстала в своем третьем назначении!
— Поликарп Агафонович! — взмолился Юртайкин. — Не обнеси ради такого случая.
— Сызнова заголосил, — ухмыльнулся Посохин. — Как жить-то без меня станешь после войны? Это же не Сенька, а сплошное разорение.
— Плесни и сюда согласно моего роста, — протянул кружку Забалуев и, нюхнув, поморщился: — Фу- ты, проклятая, — она и в Китае так же пахнет.
Юртайкин тоже скривился:
— Отвыкли мы от нее, окаянной. А в гражданке, случалось, употреблял. Бывало, как кутнешь с получки! Наутро в голове шумит, в животе урчит, а в кармане тихо, тихо...
Разливая дружкам ханшин, Поликарп приговаривал:
— Пьем законные фронтовые сто грамм. Мы невиноватые, что тылы поотстали. Мои тылы завсегда при мне.
— А за что пьем, славяне? — спросил Сеня.
— Прошу слово! — привстал на колени Гиренок. — Сегодня на военном совете нашего гвардейского танкового взвода принято решение зачислить в гвардию всех наших забайкальцев-десантников. Вы, может, спросите, почему с опозданием принято такое решение? Скрывать не станем: присматривались, что вы за народ. А теперь всем ясно: достойны! А первый из вас гвардеец вот он — командир отделения Баторов. — Гиренок снял с комбинезона свой гвардейский знак и прикрепил к выгоревшей гимнастерке сержанта. — Это тебе за те снаряды, у моста. Носи на здоровье!
Баторов смутился, не знал, что сказать в ответ. Из-за машины донесся голос старшины.
— Влюбывся механик в нашего буяна, як черт в сухую вербу!
— Ага, признал, ядрена мышь! — крикнул Сеня, выхватил из вещмешка балалайку, ударил по струнам, завертелся по кругу.
— Эх, сердешная! Не рассохлась ты на солнце, не размокла на дожде, не сгорела на огне!
— Ожил Семен, когда на колеса залез! — шутили бойцы.
— Остепенись, дуралей! Сдует тебя, вятского черта! — сдерживал его Посохин. Да где там! Сенька вихрем носился по кругу, рассыпая по платформе частую дробь каблуков.
Гиренку хотелось поддержать веселого десантника, да нечем: аккордеон сгорел на берегу Гольюр- хэ.
На подходе к небольшому разъезду эшелон поравнялся с монгольским конным отрядом. Цирики мчались вдоль железнодорожного полотна рядом с эшелоном, что-то кричали, размахивали легкими зеленоватыми шляпами. Впереди скакал офицер, видимо командир отряда. Он широко улыбался, приветствовал русских друзей поднятой над головой ладонью.
— Сайну! Сайну![36] — загудела в ответ платформа.
— Это, наверно, эскадрон Жамбалына. Ей-ей! А может, и нет.
Сзади катились броневики. На переднем надпись по-русски: «Даешь океан!»
Рядом с командиром скакали два наших бойца. Каким ветром их сюда занесло — трудно было догадаться.
На разъезде поезд замедлил ход. Цирики потянулись руками к сгрудившимся у борта платформы гвардейцам, улыбались, хлопали в ладоши. Ехавшие с ними наши бойцы быстро спешились, на ходу вскочили на подножку платформы. Это были, оказывается, десантники из Дальнего. Их послали поправить линию связи, они встретили монгольских конных разведчиков и с их помощью выполнили свою задачу.
— А цирики откуда сюда залетели? Они же в пустыне, — удивился кто-то.
— Пустыня давно позади, — не без гордости ответил один из десантников. — Их отряд вышел к океану! Представляете? — десантник показал рукой на все еще скакавших рядом монгольских конников. — Они оторвались от своей дивизии на сотни верст. Представляете?
— Ура-а цирикам! Ура-а-а! — закричали гвардейцы.
Танкисты и автоматчики обступили десантников, начали расспрашивать о новостях. Невысокий сухощавый ефрейтор рассказал, как они брали Дальний. Десантники внезапным появлением застали врасплох лидеров русской эмиграции, в том числе атамана Семенова[37], генерала Ханшина, Токмакова.
— Самого атамана схватили? — удивился Посохин. — А мы его, зверюгу, с лейтенантом Драгунским в Мукдене искали.
— Взяли его прямо в постели, на даче под Дальним, — пояснил сержант. — Комедия была, ей-ей! Встопорщил атаман усищи и орет: как это мы осмелились появиться раньше, чем он полагал!
Потом сержант рассказал, как портартурские десантники брали в плен вице-адмирала Кабаяси и начальника морской охраны Порт-Артура Садаву.
— Старый морской волк Садаву с гордостью заявил, что первым вступил когда-то в Порт-Артур. А командир нашего десанта сказал ему: «Первым пришел и первым уйдешь!».
К Иволгину и Хлобыстову подошел сумрачный Валерий с подвязанной рукой, с расстегнутым воротом. Он сел на циновку, поглядел тоскливо на санитарную машину. Там стояла Аня в окружении танкистов.
— Как все-таки неудачно сложилась моя военная биография, — сказал он. — Четыре года проторчал на сопке. Началась война — кипят бои, свершаются подвиги. А я где-то в стороне, как в заводи, с этой больной рукой...
— В какой же заводи? К океану выходим! — поправил его Иволгин.
Они пошли в комбриговский вагон. Там шум, гам. Только что передали по радио сообщение о волнениях в Индии. Все вспомнили о мечтах мистера Скотта, подбивавшего старшину Цыбулю отобрать у англичан Индию.
Державин и Сизов сидели за столиком у открытого окна. Напротив — Волобой. Встречный ветер развевал его рассыпанные волосы. Державин, забывший в Мукдене свою трубку, непривычно держал в руке самокрутку.
— В академию направим вас, Евтихий Кондратьевич, после войны. И чтобы непременно была диссертация о действиях передовых отрядов в Хингано-Мукденской операции. Ясно? — нахмурился он.
— Это тема ваша, — ответил Волобой.
— Мне, пожалуй, поздновато в науку. Сподручней побродить с ружьишком по приамурской тайге... А вам — в самый раз. Материал великолепный. Не знаю, что скажут впоследствии историки, но, на мой взгляд, победа на Востоке — это достойный венец Отечественной войны. За десять дней разгромить миллионную армию! Найдите такой пример в истории. Молниеносный удар оборвал вторую мировую войну. Это же стратегические Канны!
— А вы обратили внимание, какое сегодня число? — спросил Русанов. — Второе сентября! Шесть лет назад началась вторая мировая война и почти в этот же день кончается. Любопытно? Правда?
Туманян шарил в эфире. Новости не заставили себя ждать. Морские десантники и армейские соединения завершили освобождение Южного Сахалина. Вслед за этим Москва передала известие о полном успехе Курильской операции.
— Вы посмотрите, какой размах! Какая стремительность! — восхищался Державин. — Да, батенька мой, грозовые денечки!
Драгунский сел около Туманяна, невесело проговорил:
— Рано кончается война. Я из-за дурацкого ранения и сделать ничего путного не успел. Как это горько...
Туманян пристально посмотрел на Драгунского, сказал сочувственно:
— Понимаю, понимаю... Эх, лейтенант! Открою тебе небольшой секрет. Слава — существо женского
