Командир корпуса еще раз предупредил Волобоя об опасности с севера. В этом направлении от Халун-Аршана отступали японская военная школа и двухтысячный отряд кавалеристов. Они уже в горах и могут перерезать тропы, по которым идет танковая бригада. Волобой выставил на фланге сильное охранение, но в душе побаивался другого. Командующий 3-м фронтом Квантунской армии генерал Усироку Дзюн, узнав, что русские бросили на Большой Хинган танки, конечно же, попытается подбросить сюда противотанковую артиллерию. Возможно, на перевале стоит дивизион, а то и два. Разве могла наша авиация проконтролировать каждую горную тропку, особенно в ночное время?
Неизвестность мучила Волобоя. Скулы у него еще более заострились, прищур глаз стал жестким. Сегодня несколько раз к нему подходил ординарец Ахмет, предлагал поесть, а он рассеянно пожевал кусочек хлеба и запил теплым чаем из трофейного термоса. Ахмет лишь сокрушенно качал головой.
Опустив бинокль, Волобой обернулся. Далеко внизу по тропе шла его танковая бригада. В прозрачной пелене синего дыма позади танков, грузовиков и автобусов он вдруг увидел санитарную машину, которую утром послали в медсанбат и ждали ее возвращения.
— Ага, санитарка вернулась! — обрадовался он.
От колонны отделился бронетранспортер, вскоре он подкатил к комбриговскому виллису. Из бронетранспортера выпрыгнул Туманян.
— Наконец-то тебя дождались! — воскликнул Волобой и обнял Туманяна. — Тут воюешь без передыху, а он по госпиталям слоняется, здоровье, понимаешь, поправляет.
— Зачем стоим? Почему стоим? — спросил Туманян.
— Вот тебе и контроль нагрянул. Что да отчего? Нагулялся и спрашивает. Только, я смотрю, не нагулял ты здоровья — такой же худющий. Наверное, удрал из госпиталя? — спросил Волобой. — Ну, ладно, знакомься с майором, который нес твой тяжкий жребий.
Туманян пожал Русанову руку и сказал Волобою:
— С несчастьем повстречались в дороге. Японцы напали на медсанбат, зарезали семерых раненых.
— Раненых? — Лицо Волобоя помрачнело, ноздри вздрогнули, на челюстях заходили желваки, в полуприщуренных глазах сверкнули злые искорки. Туманян рассказал о судьбе бензовозов, о том, как сам едва не погиб. Хорошо, что лейтенант вытянул его из кабины. Потом заговорил о встрече с маршалом Малиновским.
— Видел его? — спросил Волобой.
— Видел... Недоволен командующий нашей бригадой. Куда, говорит, девался боевой пыл Волобоя. И передайте, говорит, ему, что хочу его видеть таким, каким знал под Яссами и Фокшанами, — закончил Туманян.
— Да разве под Фокшанами местность такая? — раздраженно сказал Волобой. — А смертники?
— Жилина маршал ставил в пример...
— Жилина... Ему все горючее переправили самолетами и теперь вот — Жилин! Жилин!
Евтихий Волобой был прямым человеком, никогда не оправдывал свои промахи. Раз не взял населенный пункт — говорил прямо: «Не взял, не сумел». Теперь же ему впервые приходилось ссылаться на смертников, на крутые скалы, на недостаток горючего. И это было ему неприятно.
— А вам записка от генерала Державина. — Туманян протянул Русанову сложенный листок.
— Что пишет? — спросил Волобой. — Тоже недоволен нашими скоростями?
— Привет передает. Ну и о скоростях, конечно... Послушайте: «Сейчас, дружище, нужен сильнейший рывок вперед. Как у Хвалынки, под Спасском, в двадцать втором. Помнишь?»
— Штурмовые ночи Спасска вспомнил старик... — усмехнувшись, сказал Волобой.
К бронетранспортеру на мотоцикле подкатил Иволгин.
— Какая-нибудь новость из головной походной заставы, — предположил Викентий Иванович.
Иволгин соскочил с сиденья и вместе с Драгунским направился на взлобок.
— Товарищ гвардии полковник! Японцы у Ворот Дракона выбросили белый флаг, — отрапортовал он. — Их офицер передал, что готовы сдаться, если им гарантируют жизнь и оставят холодное оружие.
— Прекрасно! — обрадовался Волобой.
— Они просят направить для переговоров офицера чином не ниже полковника.
— Это что еще за условия! — Комбриг презрительно прищурился.
— Узнаю самураев, — заметил Русанов. — Если сдаваться — так по всей форме. Гонористые! — И попросил послать его на переговоры.
— Некогда нам разглагольствовать, — возразил Волобой. — Они наших раненых режут, а мы будем с ними антимонии разводить. Дайте пару пушечных залпов. И врывайтесь в расположение.
— В проломе противотанковый ров с водой: пройти можно только пешему у края скалы, — пояснил Иволгин.
— Выслать саперов! Мы не можем терять ни минуты.
— Но возможно, на переговоры времени уйдет меньше, чем на штурм, — рассудил Сизов.
— Японский офицер сказал, что, если мы сохраним им жизнь и холодное оружие, они отдадут нам склад с горючим, — добавил Иволгин.
— Горючее? — Волобой насторожился. Это добавление заставило его по-иному взглянуть на создавшееся положение. До равнины еще далеко, а баки танков почти пусты. С бою склад не возьмешь: вспыхнет, как спичка, от своего же снаряда. — А что? Может, пошлем парламентеров? Может, есть смысл? Тогда давай, комиссар, комплектуй дипломатическую миссию, — сказал комбриг и, подумав, горько усмехнулся: — Два бензовоза я уже получил. Теперь приобрету склад с горючим — и можно не тужить до самого Порт-Артура!
Драгунский был уверен, что Русанов возьмет с собой Иволгина, и тоже попросился участовать в переговорах.
Получив «добро» от замполита, он остановил Цыбулю, который «лично сам» вез на мотоцикле обед в головную походную заставу, и примостился в коляске рядом с термосом. Иволгин завел свой мотоцикл. Русанов сел на заднее сидение.
— Только не разводите там гнилую дипломатию, — напутствовал его Волобой. — Нам некогда устраивать приемы.
Пока Викентий Иванович находился в головной походной заставе и комплектовал там «дипломатическую миссию», Туманян рассказал командиру бригады о том, что происходит на других участках огромного Забайкальского фронта: о кровопролитных боях в Хайларе, о труднейшем походе полков Плиева через безводную пустыню Гоби, где все тяготы и лишения наши солдаты делят с монгольскими цириками.
— У них там пожарче, чем здесь, — подытожил он свой рассказ. Потом вынул из полевой сумки пачку листовок, попросил водителя отвезти их в политотдел. Одну листовку подал Волобою.
Вот о чем рассказывала листовка.
VIII
Это было в раскаленных песках Гоби.
Монгольский эскадрон капитана Жамбалына, вырвавшись из окружения, по сыпучим барханам пробивался на Калган. Зноем дышала безжизненная пустыня. С полинялого неба пекло желтое, будто расплавленное, солнце. Кипел под ногами коней накаленный песок.
За головной походной заставой шел конный отряд. С левой стороны — тоже конная застава. А еще левее — дозорный Батын Галсан на своем мохноногом Донжуре. Конь и седло для Батына привычны: он научился ездить верхом раньше, чем ходить по земле. Но пробираться по зыбкой тропе под палящими лучами куда труднее, чем мчаться с ветерком по зеленой монгольской степи. Тяжко здесь и всаднику, и коню. Донжур то и дело опускает голову, шевелит губами, хочет чем-нибудь поживиться. Но что тут найдешь? Под ногами горячий песок, жесткий караган да сухой саксаул.
Конь в пустыне не имеет цены. Цирик на коне — что ветер в степи. Ему не страшны расстояния. Пал
