На пути все чаще попадались воронки. В одну из них с разбегу свалился Юртайкин. Расчетливый Посохин обогнул воронку слева, перемахнул через каменный выступ и догнал Забалуева. Они обошли заваленную кустарником выбоину и побежали к зиявшему рваной амбразурой доту.
— Вперед! — скомандовал Иволгин и хотел броситься к умолкнувшему доту, но сдержал себя: вспомнил — он командир и должен руководить боем.
Штурмовая группа Баторова миновала усыпанную хрусткой галькой площадку и оказалась совсем неподалеку от дота с обнаженными и растопыренными железными прутьями. Казалось, еще рывок, еще одно усилие — и дот взлетит на воздух. Но в это время снова ударил пулемет.
— Ожил, шайтан! — выругался Баторов и со злостью глянул на плясавшие в темном проеме амбразуры огневые вспышки.
Забалуев метнул гранату, и пулемет умолк.
Но едва автоматчики оторвались от земли, с вершины снова резанула пулеметная очередь. Прижимаясь к пропахшей дымом сопке, Иволгин с опаской поглядел на вершину и понял, что удерживать голый горб, по которому теперь хлестал японский пулемет, бессмысленно. Открытое место освещали ракеты, рядом чиркали пули, разбрызгивая мелкую щебенку.
— Всем вниз! — подал он команду, а сам, скатившись к краю воронки, отодвинул тело убитого пулеметчика и начал строчить по огненным вспышкам.
В воронку, где лежал Иволгин, сполз Посохин. Увидев командира за пулеметом, подумал :«Вот так, наверное, и мой на фронте егозит...»
— Идите вниз, я прикрою, — прокричал Поликарп, пытаясь оттеснить командира от пулемета. — Не ваше это дело!
— Я кому приказал! — оттолкнул его Иволгин. Лицо взводного перекосилось от гнева: — Вниз! Ты слышишь?.. Пришибу!
Поликарп покатился под откос. На уступе он споткнулся, упал и, запрокинув вверх голову, увидел на том месте, где лежал за пулеметом командир взвода, мгновенную огненно-красную вспышку...
Иволгин очнулся ночью, открыл глаза и вначале не понял, где он находится. Вокруг комья вывороченной земли, над головой черное небо. Но вот в небесной черноте что-то блеснуло, точно зарница, зажглась ракета, из тьмы выпер горбом изрытый снарядами склон высоты с торчавшими неподалеку железными прутьями дота, и он вспомнил: рота откатилась вниз.
Почему же он здесь? Может, ранен? Пошевелил рукой, ногой, все, кажется, в порядке. Значит, цел! Просто здорово тряхнуло, засыпало землей.
Во рту сухо, точно не пил неделю. Губы запеклись, язык распух, и от боли, раскалывалась голова.
«Ну, дал нам прикурить самурай», — подумал Иволгин, и смешными показались ему недавние ребяческие мечты о том, как он на танке ворвется в китайский город, развернет красное знамя: «Вы свободны, друзья!» Не так-то просто одолеть эту самую мировую гидру, о которой не раз твердил ему отец.
Иволгину захотелось стряхнуть засыпавшую его землю, встать на ноги. Но застучавший на вершине пулемет и трассирующие пули, прочертившие над ним пунктирные дорожки, заставили его еще плотнее прижаться к земле. Да, положение сложнее, чем показалось вначале. Японцы не видят его или принимают за мертвого. А попробуй шелохнись — останешься здесь навсегда.
Сергей поглядел вниз. Где-то там залегла будыкинская рота, готовится, должно быть, к новой атаке. Сопку будут атаковать, пока не возьмут, — это ясно. Много ли рота потеряла людей, скатываясь с этой проклятой высоты? Иволгин почувствовал себя виноватым — не так что-то получилось в этом бою. Зачем он взялся сам прикрывать отход взвода? Вгорячах видно натворил, пожалел многодетного Посохина. И откуда принесло этого несуразного Поликарпа?
Им овладела злость, какая рождается от сознания собственного бессилия. Что же получилось? Потратили столько сил, пролили столько пота и крови — и откатились на прежние позиции!
Сегодняшняя ошибка заставила Иволгина еще раз прочувствовать, насколько трудна командирская стежка, которую он выбрал. И трудна по той причине, что в самые напряженные минуты на поле боя тебя учит, почти всегда, не страшный опытный товарищ, а беспощадный враг. От него не жди скидок на молодость, на неопытность. За каждую оплошность, за каждый просчет он берет плату кровью.
«И все-то у меня получается не как у людей. Как же выпутаться из этого дурацкого положения?» — подумал Иволгин, и на душе у него стало еще горше.
Темное небо озарила зеленоватая ракета, на вершине в амбразуре дота рыкнул пулемет. «Ну погоди, самурай, я тебе устрою веселую жизнь, — тихо произнес Иволгин. — Уж ты меня запомнишь на веки вечные...»
Он торопливо ощупал себя. Пистолет на месте — хорошо. В кармане нож — тоже неплохо. Ощутив под рукой шершавое тело гранаты, шумно вздохнул: в такую минуту граната нужнее хлеба.
Решение созрело сразу: он подползет к доту и швырнет гранату — на, захлебнись! Сергей хотел было ползти вверх, но, поразмыслив, спросил себя: «А что это даст?» И понял, что затея не стоит и выеденного яйца. Ну, убьет он японского пулеметчика. А дальше что? За пулемет ляжет другой и завтра будет хлестать по нашим автоматчикам. «Вот если бы запустить гранату во время атаки — это дело! Только как продержаться до рассвета? Японцы — рядом, могут с минуты на минуту заметить...»
Желание уничтожить дот во время атаки так захватило Иволгина, что он готов был осуществить его даже ценою собственной жизни. Умеешь ошибаться — умей платить за ошибки. «Ничего, продержусь, — прошептал Сергей, сжимая гранату. — Погоди, самурай! Ты у меня отведаешь...»
Иволгину хотелось пить, ныла спина — повернуться бы на бок, размяться, но нет уж, лежи замертво.
Между тем на востоке посветлело, потянуло свежим ветерком. Под утро, когда Иволгин с минуты на минуту ждал артналета и начала атаки, неподалеку послышался шорох. От японского дота кто-то полз к воронке. Иволгин приоткрыл глаз и увидел подползавшего к нему японца. «Вот те раз!» — тревожно подумал он и застыл как лежал — прикинулся мертвым.
Японец хрипло дышал, озирался кругом, торопливо сунул в Сережкин карман руку, вытащил часы. Затем расстегнул карман гимнастерки, начал шарить на груди и вдруг оторопел, почувствовал теплоту живого тела, частые удары сердца.
Медлить было нельзя. Блеснуло лезвие ножа — удар. Японец без звука клюнул носом в землю.
И тут же от дота донесся негромкий оклик:
— Такасима!
Иволгин прижал руку к сердцу, казалось, оно выдаст его своим оглушительным стуком. От дота донеслось уже громче:
— Такасима!
«Ну, готовься!..» — мысленно сказал себе Иволгин и вынул из кобуры пистолет.
Около дота показались два японца.
«Ну что они там тянут?» — Сергей кинул молящий взгляд вниз, где залегла в тумане его рота.
Японцы подползали все ближе. Неужели конец?..
XV
Взять с ходу Холунь не удалось. Стрелковые роты после неудачной атаки отошли в подлесок, танки стали, наткнувшись на рвы и надолбы, прикрытые фланговым огнем орудий и пулеметов.
Ночью Волобой поехал к командиру стрелковой дивизии уточнить задачу на утро.
Комдив — низкорослый, головастый полковник с загорелым до черна лицом, сказал ему:
— Будем считать ночные дела разведкой боем, а на рассвете двинем, как следует. — И пожалел, что из-за плохой погоды город придется брать без помощи авиации. Главный удар он намеревался нанести на рассвете с восточной, менее укрепленной стороны.
