На Холунь, по данным разведки, двигались японские части — их надо опередить. Ущелье было последней преградой.
Танки подошли к теснине. Андрей посмотрел вокруг, прислушался. В темном каменном коридоре клокотала мутная дождевая вода. Саперы, перепрыгивая с камня на камень, побежали в глубь ущелья. Вскоре оттуда послышалась стрельба. Видимо, японцы не подпускали саперов к запруде. Но вот грохнул взрыв, за ним еще один. Уровень воды начал падать. Направляющая тридцатьчетверка двинулась вперед, за нею другие. В шум водяного потока ворвался танковый рев, металлический скрежет. Волны хлестали по танкам, обдавая брызгами вцепившихся в стальные скобки бойцов. Где-то вверху снова захлопали выстрелы, но увидеть, кто и откуда стреляет, было трудно: над ущельем клубился сизый дым.
Гиренок лавировал в узкой теснине, обходя острые выступы. Спешить тут рискованно, но ползти — риск не меньший: могут встретиться глубокие ямы, преодолеть их можно только с разбегу. Вот и соображай, выбирай среднее.
Опасаясь натолкнуться на подводные камни и боковые выступы, Гиренок замедлил ход, но тут же услышал хриплый голос Хлобыстова:
— Прибавь газу! Ночевать собрался в этой дыре?
Чем уже становилась теснина, тем выше поднималась вода. И Хлобыстову казалось, что машины уже не шли по дну ущелья, а плыли, будто бронированные глиссеры. Разбегались в стороны дуги волн, взлетали клочья пены, мириады кипящих брызг.
«Только бы не остановиться...» — думал Андрей Хлобыстов, посматривая то на бурлящую вокруг воду, то на камни, темневшие у поворота. Он ясно представлял, что будет, если вдруг заглохнет хоть один танковый мотор в голове колонны или, еще страшнее, если танк подорвут японцы. Конечно, этого не должны бы допустить пехотинцы и саперы — они обшаривают каждый камень. Но попробуй разгляди в этой кутерьме притаившегося смертника!
За поворотом показалась темная скала, под которой пенился, кружился седой водоворот. «Не там ли засада? — подумал Хлобыстов. — Рванет сейчас этот камешек — и поминай как звали».
Сверху из-за выступа японцы открыли плотный ружейный огонь. Десантники посыпались с машин, укрылись за камнями, дали несколько ответных очередей. В суматохе Юртайкин сорвался с камня, свалился в воду. Его подхватил Забалуев и вытащил на осклизлый выступ каменного коридора.
Открыла огонь пушка головного танка, и японцы замолчали, должно быть, отступили в горы.
Танки пробились сквозь теснину и взяли курс на Холунь.
XIV
Волобой приподнялся над башней танка, откинул капюшон плащ-накидки, стал в бинокль рассматривать окутанный дождевой мутью город, расположенный в глубокой низине. Он видел кривые улицы, темные пятна садов, крыши, какую-то башню.
Для Волобоя взять Холунь — это выйти наконец на Центральную Маньчжурскую равнину. Больше того — здесь может окончиться война. Уж если в горных и укрепрайонах не сумели задержать наши танки, то кто же задержит их на равнине?
Комбриг только что допросил пленного поручика и перешедшего к нам офицера войск Маньчжоу-Го. Полученные сведения Волобоя не радовали. Город обороняла большая группировка японских войск. Все, что бежало из блокированного Халун-Аршана, откатывалось с перевалов Большого Хингана и спешило нам навстречу из окрестных японских гарнизонов, — все это скопилось теперь в Холуни. Правда, войска разношерстные, собраны из разбитых частей и разрозненных отрядов. Кавалерийские части Маньчжоу-Го, по утверждению перебежчика, не хотят поддерживать японцев и готовы сдаться. Но тем не менее сил у противника достаточно и высоты возле города хорошо укреплены — с налета их не возьмешь.
Волобой получил довольно полные данные об укрепленных высотах, между которыми должна прорваться его бригада в город. На пути встанут надолбы, два противотанковых рва. Наружный имеет проходы, а внутренний — сплошной, хорошо замаскирован, с бетонированными казематами, ячейками для стрельбы. Выше — траншеи полного профиля, заваленные для маскировки плетнями и укрытые дерном, пулеметно-артиллерийские доты, обнесенные проволочными заграждениями.
Командир бригады уже знал, что слева стоит передовой подвижной отряд стрелковой дивизии с сильной артиллерией и гвардейскими минометами, а еще левее — два стрелковых полка. С запада движутся другие части. Хорошо бы их подождать и брать город с бо?льшими силами, но медлить нельзя. Из корпуса передали зашифрованный приказ Державина — брать Холунь немедленно, потому что с севера сюда спешит на помощь японская стрелковая дивизия. Овладеть городом надо до ее подхода.
Ровно в семнадцать часов самоходные установки с трех сторон ударили по холуньским высотам. Снаряды вздымали мокрую землю, кромсали каменные глыбы, косили под корень деревья. Багровые стрелы «катюш» вонзались в поднятую копоть, рассекали ее на части. Волобой впился в едва видимые сквозь сетку дождя склоны высот, ждал своей минуты.
Подошло время вступать в бой танкам. Хлобыстов нырнул в башню, посмотрел на приборы, желая еще раз убедиться, все ли как надо, и подал команду открыть огонь.
От выстрелов танковых пушек звенело в ушах, ближний склон высоты застлало иссиня-черной завесой дыма, через нее пробивались огненно-рыжие фонтаны взрывов.
За танками двинулась и пехота.
— Вперед! — скомандовал Иволгин, и по склону прокатилось «ура».
Но в это время на вершине зарокотал уцелевший японский пулемет, цепи автоматчиков скатились вниз, к спасительному кустарнику. Хлобыстов с досадой поглядел на вершину. Она была так перепахана взрывами, что цель отыскать было просто невозможно. Где он, этот хитро впаянный в самую макушку дот?
Дважды автоматчики бросались на высоту и дважды откатывались вниз. Разрушить дот артиллерийским огнем не удавалось — снаряды скользили по низкому, покатому лбу дота.
А именно этот дот прикрывал подходы к другим огневым точкам, которые контролировали горный проход в город, держали наши танки.
Командир роты решил еще раз атаковать высоту. Тяжело грохнула танковая пушка, эхом отозвался разорвавшийся на вершине снаряд. За сигнальным выстрелом ударили все орудия. Били хлестко и, казалось, громче, чем днем. Высота стала похожа на оживший вулкан, извергавший в небо расплавленную лаву. Пороховой дым затушевал горный выступ, против которого лежали десантники, и он стал совсем черным, будто его закоптили сажей.
Иволгин отполз в кусты, посмотрел на вершину. Лицо его было грязным, взгляд жестким, на лоб спадал потемневший от копоти чуб, по щекам ползли извилистые полоски от дождевых струек. Ныла ушибленная о камень рука.
Позади лежали автоматчики — ждали сигнала к атаке. Огненные блики метались по их настороженным лицам, по вороненой стали автоматов.
Взводному показалось, что автоматчики сейчас испытующе посматривают на него, взвешивают, чего он стоит. Ведь с него особый спрос — он фронтовик, кавалер ордена Славы. «Но понимают ли они, что на фронте я был просто солдатом, да еще трубачом, а здесь надо командовать — это куда труднее», — подумал он.
Когда стих гул канонады, Будыкин выстрелил из ракетницы.
— Вперед! — вскочил Иволгин, и автоматчики кинулись по склону наверх.
— Ура! — пронеслось по цепи, но возглас этот после артиллерийской подготовки казался совсем слабым.
Перед крутым подъемом, на уступе, усыпанном мелким крошевом камней, Иволгин обогнал саперов, волочивших ящики с толом, взбежал на отлогую площадку, изрытую снарядами, и увидел Баторова. Лицо у Бальжана было красным, в глазах отражался свет взлетевшей ракеты. Рядом с ним бежал с приподнятым автоматом ефрейтор Туз, за ним тяжело топал Забалуев.
Подъем становился круче, ракеты освещали вздыбленную землю, расколотый, полуразрушенный дот.
