И хотя у него вскоре пальцы свела болезненная судорога, заныла затекшая спина и стали слезиться от напряжения глаза, он как заведенный строчил и строчил, то и дело сверяясь с оригиналом.
Время от времени его пытались отвлекать. Так, заходил к нему Девятый, чтобы наклеить на несгораемый шкаф бумажку со словом «СЕЙФ». Заглянул в дверь Тринадцатый, который зачем-то искал Второго. Через некоторое время вломился в кабинет запыхавшийся и испачканный копотью Шестой, за несколько приемов выкурил сигарету, проклиная в промежутках между затяжками какие-то инфра-синхро- мегаблоки, и исчез, загасив окурок о край стола. Потом появился, откуда ни возьмись. Второй, который зачем-то разыскивал Тринадцатого, а заодно молча, но весьма многозначительно измерил рулеткой габариты кабинета и размеры двери.
А Третий все писал и писал. Опомнился он лишь тогда, когда авторучка выпала из скрюченных и ничего уже не чувствовавших пальцев и покатилась, пачкая чернилами тусклый, покоробленный местами лак столешницы. Тогда он с наслаждением разогнулся, потянулся, хрустя суставами, встал и подошел к окну.
Окно его кабинетика выходило прямо на Стену и от нечего делать Третий снова принялся ее разглядывать. Смотрел он на нее не первый раз, но всегда открывал в ней что-то новое для себя.
Стена имела высоту в пять метров. А может быть, и больше: ведь за ней и над ней парил туман, так что трудно было различить, где же заканчивается Стена, а где начинается мутное марево.
Стена была гладкой и блестящей. Она была сделана из какого-то искусственного материала. Забраться на нее было никак невозможно. Насколько Третьему было известно, кроме него, никто и не пытался это сделать. Ходил слух, будто иногда Стена бьет током того, кто осмелится прикоснуться к ней, но не насмерть, а так, чтобы отпугнуть, но Третьему еще не доводилось испытать это на себе.
Интуитивно Третий чувствовал, что решение его Задачи каким-то образом связано именно со Стеной и что стоит преодолеть ее — как он тотчас же вспомнит и все остальное.
Он неоднократно пытался взять Стену штурмом с помощью крепкой длинной веревки с крюком на конце. В разное время и в разных местах. Бесполезно. То в решающий момент веревка лопалась, и тогда он кубарем летел в траву, то край Стены становился вдруг таким скользким, будто кто-то натер его мылом, и тогда крюку не за что было зацепиться.
Все в городке насмехались над безуспешным единоборством Третьего со Стеной. Единственным, кто воспринимал это серьезно, был Первый. Он постоянно выговаривал Третьему за «разбазаривание драгоценного рабочего времени» и даже угрожал «различными санкциями по административной линии».
Как-то раз Третий попытался даже в отчаянии проломить Стену тяжеленной гирей, утащенной им из «арсенала» Шестнадцатого, но на Стену этот наскок не произвел ни малейшего впечатления, зато Третий чуть не отдавил гирей себе ногу. С тех пор он раз и навсегда отказался от лобового штурма, равно как и от попыток вырыть подкоп под Стеной — копать яму в поисках нижнего края Стены можно было бесконечно, и не лопата для этого требовалась, а хотя бы землеройная машина.
Постояв у окна, Третий чисто из спортивного интереса решил наконец еще раз уподобиться альпинисту.
Убрав Книгу и писчие принадлежности в сейф, он взял из стола веревку с крюком, выпрыгнул в окно и направился к Стене.
Выбрав, как ему показалось, укромное местечко и широко размахнувшись, он закинул крюк в туман над Стеной. Крюк отчетливо звякнул, но за край Стены не закрепился. Третий с досадой сплюнул и тут услышал за спиной шорох.
Это оказался блюститель чистоты Одиннадцатый, методично продвигавшийся вдоль Стены с проволочными граблями в руке. Ими он извлекал из травы ветки, сухие опавшие листья, обрывки бумажек и прочий мусор и отправлял свою добычу в большой пластиковый мешок, притороченный к поясу. На мешке значилась надпись «ДЛЯ МУСОРА», сделанная почерком Девятого. Время от времени Одиннадцатый, однако, останавливался, рассыпал вокруг себя содержимое мешка и с прежним рвением возобновлял уборку территории.
Увидев, что Третий глядит на него, Одиннадцатый остановился, утер трудовой пот с лица и оперся на рукоятку грабель.
— Попытка не пытка, — благодушно изрек он. — А повторение, как известно, — мать учения.
Третий решил отвлечь его от прописных истин.
— Что, много сегодня мусора? — сочувственно спросил он.
Но Одиннадцатый твердо гнул свою линию.
— Никогда не следует лезть в гору, если есть обход, — сообщил он. — И если ты, конечно, умный, а не дурак.
— То есть? — поднял брови Третий. Одиннадцатый махнул куда-то граблями.
— Если есть дверь, в окно не лезут, — почти нараспев продекламировал он.
— Какая тут может быть дверь? — удивился Третий, оборачиваясь.
Однако, к его изумлению, в Стене, метрах в десяти от него, действительно имелась дверь.
Она была не очень большой — метра полтора высотой, — железной и ржавой. Третий готов был поклясться, что еще несколько секунд назад ее не было. Он тщательно протер глаза. Дверь осталась на месте. Он ущипнул себя за руку. Дверь по-прежнему существовала.
— А ты… ты выходил в эту дверь? — почему-то шепотом спросил он Одиннадцатого. Тот свысока усмехнулся.
— Уходя, всегда приходишь, — непонятно сказал он, принимаясь дальше махать граблями и сыпать на траву уже собранный мусор.
Дверь должна была бы быть тяжелой, но оказалась неожиданно такой легкой, что, навалившись на нее всем своим весом, Третий чуть было не упал и, машинально выпустив скользкую дверную ручку, оказался в гуще тумана. Дверь тут же коварно захлопнулась за ним.
Туман был вовсе не сырым и не холодным, а теплым и даже приятным. Ничего не было видно за его пеленой. Нужно было решиться сделать хотя бы еще один шаг вперед, но Третьему почему-то стало не по себе. А потом туман стал быстро улетучиваться, будто его высасывал невидимый мощный пылесос, и когда он полностью растаял, Третий увидел, что стоит на том же месте, где он входил в дверь, только теперь не лицом, а спиной к Стене, и что никакой двери в Стене опять нет, а поодаль невозмутимо работает граблями Одиннадцатый. Третий ничего не понимал. «Как же так, — с возмущением подумал он. — Я же ушОр отсюда — а получилось, что вернулся обратно!»
Одиннадцатый покосился в его сторону и хихикнул. — Выходя, ты всегда входишь, — объявил он. Отчаяние захлестнуло Третьего. Он подобрал с травы веревку, торопливо намотал ее на крюк и швырнул, как камень, в туман над Стеной. Никакого звука оттуда не донеслось, но веревка исчезла в тумане. Тогда Третий сунул руки поглубже в карманы комбинезона и двинулся в Рабочий корпус.
На душе у него было горько, словно кто-то, могучий и сильный, отобрал у него, слабого и маленького, самую любимую игрушку и теперь, издеваясь, машет ею перед его носом, но ни за что не отдает.
Четвертый, встав прямо в обуви на тахту, подводил стрелки часов, сверяясь с показаниями своего наручного хронометра. Часы, висевшие в «дежурке», давно были предметом особого исследования со стороны Третьего. Как-то, будучи на дежурстве, он после долгих наблюдений сумел выявить любопытную закономерность. Часы шли вперед ровно на пять минут, и это опережение было своего рода константой. Словно кто-то запрограммировал эту рухлядь так, чтобы она показывала не соответствующее действительности время. Причем бесполезно было пытаться отладить часы так, чтобы они не шли вперед. Каким-то образом стрелки их упрямо перескакивали на соседнюю цифру, и ничего с этим поделать было нельзя. Об этой аномалии знали все, но относились к ней по-разному. Одни смирились с тем, что мысленно следует вычитать эти пять минут разницы, и не лезли к часам, другие же коротали дежурство в бесплодной борьбе с упрямым механизмом — как это делал сейчас Четвертый.
Услышав шаги Третьего, он оторвался от часов. Лицо его было красным, словно он не стрелки переводил, а подымал штангу Шестнадцатого.
— А, это ты, Третий, если мне не изменяет зрение, — воскликнул Четвертый. — Тебя, видимо, Первый ищет.
— Ты уверен в этом? — спросил Третий, хотя знал, что Четвертому нет смысла задавать подобные
