— Она оправится, как только почувствует себя в безопасности и окажется в привычной обстановке. Каждой девушке необходима какая-то мерка, по которой она оценивает свои силы и проникается уверенностью в себе. Иначе она то парит в облаках, то проваливается в пекло, да, в пекло. Как жаль, что мы находимся так далеко от Голландии. Если бы она могла хоть немножко пожить там в простой крестьянской семье! Вот тогда бы… Не только сыр, яблоки и утренний морозец зимой вдыхают в человека жизнь. Нет, это земля, работа и здоровый, простой быт. Линда — крестьянка, вот в чем дело. Посмотрите на нее, когда на ней бальное платье — самая настоящая Золушка. Напряжение оказалось ей не под силу.
И она продолжала свои нравоучения, которые могли убедить кого угодно, кроме нее самой, и наблюдала за ним хитрым, насмешливым взглядом.
— Ты не крестьянин, Том Эрскин. Английских крестьян не существует уже сотни лет, и, конечно, ты кое-что утратил. У тебя нет ни терпения, ни веры.
— Танте Анна, я верю в Линду. Передайте ей это. Скажите ей, что я верю ей и люблю ее. Телеграфируйте мне, когда я смогу ее видеть, то есть когда она захочет, чтобы я приехал.
— Хорошо, но наберись терпения.
Маленький зулус — почтальон из Раштон Грейнджа дожидался Тома на станции с его конем Ураганом. Зулус лежал в душистой траве под плакучей ивой, а конь усердно щипал траву и отгонял слепней длинным серебристым хвостом. Когда поезд двинулся дальше, поселок снова погрузился в спячку. Под огромными ивами еле слышно шелестела река, преодолевая пороги на свое пути. На берегу была только одна молодая зулуска, она раскладывала на траве под лучами солнца выстиранное белье. Работник вносил в дом сделанную из классной доски вывеску пекарни миссис О’Нейл. Том спешился и привязал коня к дереву. Подъезжая к Конистону, он думал о встрече с Маргарет, но потом заставил себя забыть об этом. Такова была его натура: он умел сдерживать свои чувства и бороться с самим собой. Но сейчас он невольно остановился, вспомнив ясные внимательные глаза, такие глубокие и временами омраченные какой-то печалью. Он хотел увидеть ее ради нее самой. И все же он оставался в нерешительности и стоял, упершись локтем в седло и прислушиваясь к шуму реки.
С зонтиком в руках из дома вышла Маргарет. На ней были перчатки и маленькая соломенная шляпа, украшенная цветами.
— Том! — воскликнула она.
Для обоих встреча была неожиданной.
— Ты уходишь? — спросил он наконец.
— Я иду только навестить миссис Уилер. У нее беда: заболели все трое ребятишек. Пойдем со мной, если хочешь.
Они пошли по единственной широкой улице, совершенно пустынной, если не считать срезавшего траву черного мальчика. Под палящими лучами солнца возле своих корзин сидел на корточках индиец, торговец фруктами.
— Как прошел бал?
— С большим успехом во всех отношениях.
Она взглянула на него, и он продолжал:
— Шпион… как тебе нравится эта деятельность? Не нравится? Но, может быть, это только само слово непривлекательно. Полковник Эльтон оказал мне честь, предложив стать шпионом.
— Так вот что тебя беспокоит, Том! — сказала она с сомнением.
Он кивнул. Они подошли к запыленному домику, сделанному из железа и дерева; к домику примыкала открытая мастерская с горном, где кузнец Уилер проводил большую часть дня в болтовне. Горн был холодный, а сам Уилер был в армии: он подковывал запасных лошадей для милиции.
Оттуда они направились за лекарствами к навесу, где находилась аптека окружного хирурга, а на обратном пути Маргарет купила у торговца фруктами пакет апельсинов для больных детей.
— Это такие безнадежно беспомощные, добродушные люди, — сказала она. — Старого мистера Уилера так забавляют дети, все дети вообще, как будто это белые мыши или морские свинки. Вероятно, именно поэтому он женился вторично — я уверена, что это единственная причина. Но стоит детям подрасти, как они ему надоедают.
— Зато он никогда им не надоест, — сказал Том, вспомнив задорных петушков, кроликов и красных морских свинок, которых дарил ему, еще мальчишке, старый кузнец. Ему нравилось быть с Маргарет и говорить с ней. Ему нравились ее голос, ее осанка и движения. От нее слегка пахло фиалками — просто удивительно, почему он до сих пор не замечал, как хорошо ему рядом с ней.
— Я тебе еще не все рассказала, хочу, чтобы ты сам увидел, — сказала она, когда они подошли к булочной.
— Что-нибудь серьезное?
— Не знаю, Том, не уверена.
Они вошли во двор через заднюю калитку. У стены под лучами послеполуденного солнца прикорнул зулус. Он спал, прикрыв лицо черной кепкой, которая показалась Тому знакомой. Это был Коломб, Когда они подошли ближе, он испуганно вскочил, подпрыгнув, как дикая кошка. При виде Тома он улыбнулся и поздоровался, как прежде, назвав его зулусским именем. Коломб был какой-то вялый и сонный, а в глазах у него появилась умиротворенность, которой не было во время их последней встречи.
— Ты возвратился, чтобы поохотиться в родных местах? — спросил Том.
— Я пришел, чтобы построить здесь дом.
— Значит, ты женился! — Только сейчас Том увидел большую вязанку инкомфа, на которой Коломб спал. — Где твоя жена?
— Стирает на реке.
— А, значит, это ее я видел. Она христианка?
— Она тоже христианка.
Они спокойно глядели друг на друга. На солнце кожа зулуса казалась светло-коричневой; посадка головы, мускулистая шея и свободные движения рук свидетельствовали о большой силе. Его широкие ноздри слегка шевелились в такт дыханию.
— Я рад, — сказал Том.
Он хотел сказать больше. Он чувствовал, что Коломб счастлив, хотя жизнь у него была нелегкой и даже суровой. А он, Том, отвергнут и лишен счастья навсегда. Он опустил глаза.
— Том, я вижу, что на сердце у тебя тяжело, — по-зулусски сказал Коломб.
— Да, но это не из-за тебя. Сердце мое радуется, что ты вернулся и привел жену.
— Тебе уже сказали?
— Ты сам скажи ему, — ответила Маргарет.
Коломб помолчал, а затем, нахмурившись, сказал:
— Коко в тюрьме.
Том побледнел, и внутри у него все похолодело. Он знал, что это значит; если даже старухи вмешались в дело, значит, затронуты самые глубокие и сокровенные человеческие чувства. Коко безоговорочно приняла христианство, а теперь она в тюрьме.
— Ты знаешь еще что-нибудь?
— Нет, только это. Я сошел с поезда ночью, то есть вчера. У Коко много детей и внуков. Они сказали мне, что она в тюрьме. Для меня безопасней было оставаться здесь — полиции здесь нет. Все ушли вниз по реке. Если я пойду туда, меня тоже схватят и посадят под замок.
— Я поеду, — сказал Том. — Я поеду сейчас же.
Когда он уходил, Маргарет спросила:
— Том, ты согласился на это новое назначение?
— Стать офицером разведки, если выражаться красиво? Нет, но отделаться от него будет трудно.
— Я думаю, это не имеет значения, раз ты в милиции.
Он понимал, почему она так говорит. Новоприбывшие горожане и некоторые миссионеры не доверяли кавалерийским отрядам, состоявшим из вооруженных землевладельцев. Они видели в них лишь прикрытие для самовольных действий толпы и требовали роспуска милиции. Но Маргарет смотрела на вещи