— Сержант Райли, я ничего не имею против вас и благодарю вас за выполнение моей просьбы. Видите ли, я знаю эту женщину с тех пор, как я себя помню, и она не может быть опасной преступницей.
— Как вам угодно, сэр.
— Ради вашего собственного блага я потребую инспекторского осмотра тюрьмы, в том числе и медицинской экспертизы.
— Медицинской экспертизы быть не может; здесь нет врача. Мистер Эрскин, вы возмущены этим случаем, и я полагаю, у вас есть на то основания. Но времена сейчас тяжелые, и у нас трудная работа. Если вы доставите нам неприятности, это ничего не изменит и никому не поможет.
— Необходимо изменить хоть что-нибудь.
Во дворе гостиницы Том увидел Но-Ингиля и Офени, отца Коломба. Они уже два дня слонялись возле Ренсбергс Дрифта и каким-то образом прослышали о его приезде. В темноте позади них виднелись фигуры других зулусов: они молча входили во двор и усаживались вдоль стены. Коко была матерью многих, и семья Но-Ингиля с уважением относилась к старухе. Хозяин гостиницы наблюдал за ними из окна, медленно поглаживая рукой лысую голову. Ему не хотелось задумываться над тем, что происходит или может произойти, но его не покидало предчувствие, что в одну прекрасную ночь весь Ренсбергс Дрифт вспыхнет ярким пламенем и он будет разорен.
У него и так было полно неприятностей — в гостинице кишмя кишели полицейские, а между тем весь барыш состоял в продаже запрещенных товаров, и его приходные книги были поддельными от начала до конца. Не хотелось ему держать у себя и Эрскина — слишком уж он прямолинеен и упрям и поднимает шум из-за всяких пустяков, вроде ростовщичества и торговли спиртными напитками. Когда Том позвал его, он вышел с оскорбленным и обиженным видом. Однако он тотчас же разыскал дезинфицирующее средство, вазелин и бинты, чтобы перевязать раны старухе.
— Не следовало бы давать ей спиртного, это против закона, — сказал он.
Но Том так взглянул на него, оторвавшись на мгновенье от дела, что тот, перепуганный, тотчас принес полбутылки бренди. Коко, кашляя и брызгая слюной, выпила рюмку и заявила, что от огня у нее согрелся желудок. Но-Ингиль тоже выпил рюмку, а за ним Офени и молчаливые люди, что сидели вдоль стены; они подходили один за другим, чувствуя, что и их желудки не прочь получить порцию жидкого огня. Они брали рюмку у Тома обеими руками и осушали ее одним духом, так что внутренности у них обжигало, а на глазах выступали слезы. Хозяин гостиницы только покачивал головой.
— Не волнуйтесь, — сказал Том, — ваши гости сами все отупели от вина. Они не будут вас беспокоить.
— Удивительный вы человек, — заметил хозяин.
— Вы отвели мне постель?
— Да, мне удалось кое-что сделать.
— Спасибо, Джардайн, но я уезжаю, и она мне не понадобится. Впрочем, я могу за нее заплатить.
— Не стоит, — ответил хозяин гостиницы.
Он был счастлив, что сам может лечь спать спокойно. Он видел, как они уезжали, когда над черными вершинами гор Нкандла показалась выплывшая из-за моря луна. Эрскин посадил старуху в седло позади себя. Она закуталась в одно из его одеял и обхватила Тома своими черными костлявыми руками. Ее муж, старый и сгорбленный, с блестящим обручем на голове, тускло поблескивавшим в лунном свете, ехал верхом на жирном черном воле. Впереди шел человек, который вел вола за кольцо в носу, а за ними темной, молчаливой толпой следовали остальные. Как странно, что кафры ведут себя так тихо, подумал Джардайн, особенно после того, как они вырвали из рук полиции свою соплеменницу. Тем же медленным шагом шли они по извилистой дороге, пока кусты не поглотили их и не наступила снова мертвая тишина.
После часа ходьбы люди запели монотонную песню. Приближался восход солнца, и перистые облака на небосводе сначала посветлели, а потом приняли сиреневый оттенок. Воздух был сухой и теплый. Люди пели тихо, и Том не мог различить слов. Коко чуть раскачивалась в такт мелодии. Но-Ингиль, похожий на старую, сморщенную мангусту, некоторое время дремал на спине вола под присмотром Офени, затем он очнулся и огляделся вокруг, пытаясь определить, где они находятся. Увидев Тома и старуху, он подергал себя за седую бороду, потом откашлялся, прочищая горло.
— О-хо, — пропел он старческим голосом, — вот каков Том-хранитель дороги. Тот, Перед Кем Отступает Преступник.
Люди повторили это новое прозвище. Они всегда будут помнить его, рассказывая об этих летних днях.
Свет заполнял долины как морской прилив, и только одна утренняя звезда, словно маленькая трещинка, виднелась на спокойном бледном небосводе. В акациях свистели и перекликались птицы. Первый луч солнца позолотил верхушки деревьев, и почти тотчас раздался тонкий металлический звон цикады — словно из тепла, света и звука родилась заря нового дня.
Глава X
ЧЕТЫРЕ ВИНТОВКИ
Жара заставила птиц умолкнуть; воздух, напоенный солнечными лучами, дрожал, и опаленная зноем степь лишилась своих красок, они слились в один тусклый, серо-зеленый цвет — цвет пыли на листьях. Том возвращался из крааля Но-Ингиля, предоставив коню идти как ему заблагорассудится. Спешить было некуда, и Тому совсем не хотелось вновь приниматься за дела. Пока он двигался и видел все вокруг своими глазами, а в ушах его сливались в единый гул разнообразные звуки, присущие Краю Колючих Акаций, он чувствовал, что у него есть место на земле и что он не просто пылинка на дороге.
Отношение людей из краалей к нему изменилось — в этом нет никакого сомнения. Но-Ингиль хвалил его. Коко и другие женщины были ему благодарны. Но за всем этим он видел и нечто другое — их смущало то, что он белый, и какая-то смутная враждебность ослабляла веру в него как в человека и друга. Он понимал, что для справедливого, без ярости и кровопролития, разрешения всех проблем страны нужна большая беспристрастная сила, которая возвысится над мелкими, будничными делами. Люди обращались к богу и высшему правосудию, но бог был их собственной силой, страстью и гневом. Он вспомнил, как изменилось его личное отношение к гражданской войне в Англии. Он привык с детства восхищаться веселыми, благородными рыцарями — в принце Руперте он видел героя. Его заставляли учить наизусть рыцарские стихи и считать, что Ловлас был по-настоящему благороден, когда пел: «Ты оттого мне дорога, что честь дороже мне».
Но это длилось недолго. Бунт против школы в Раштон Грейндже заставил его переоценить ценности. Позднее у него выработался более спокойный взгляд на вещи, и он сам смеялся над тем, с какой страстностью принял сторону Кромвеля и его «железнобоких». В его учебнике истории была картинка, изображавшая битву при Нейсби, где «железнобокие» мчались в атаку, низко пригнув головы в стальных шлемах с опущенными забралами и изготовив к удару тяжелые мечи. Ом, несомненно, видел в этой картинке гораздо больше того, что на ней было изображено. Он видел славную, неодолимую когорту честных людей, простых и бесхитростных, воодушевленных богом и справедливостью.
Впервые он познал воинский быт, когда вступил в ряды милиции. Свой полуразбойничий поначалу отряд он никогда не отождествлял со своим юношеским идеалом — «железнобокими». Он старался привить Конистонскому взводу понятие о честности и дисциплине, и потому солдаты этого взвода получили прозвище «пуритан». Но все это шло не от них, а от него одного, и вот теперь он получил за это весьма сомнительное вознаграждение — его усилия привлекли внимание полковника Эльтона. Мысль об уходе из милиции стала его навязчивой идеей. Линда может не понять, почему он покидает свой пост в такой, казалось бы, опасный момент. Но он последует совету тетушки Анны и увезет ее в Европу, если, конечно, она станет его женой.
