две ночи не спал, в передовом все время, — важно говорил Егоров. — Думаю, дня через два сможет сесть в седло.
— Хм, два дня… А где мы сможем его на эти два дня положить?
— Разрешите, товарищ начальник? — Воронцов узнал Гришкин голос. — Версты три отсюда усадьба брошенная есть. Место глухое, до станции далеко, парк кругом. — Никуда я не пойду, ни в какую усадьбу, сейчас встану, — заявил Воронцов, пытаясь подняться.
— А тебя никто не спрашивает. Приказываю отлежаться — и точка.
Глава четвертая
Харин неслышно ступал по мягкой пыли проселочной дороги. Рядом, чуть отставая, шумно топал Гришка.
— Ты, парень, приглядывай за мной и все делай, как я. К примеру, ты вот сейчас громыхаешь, как паровоз на стрелках. Разведчику это не полагается. Ты ногу ставь с носка на пятку. Конечно, так оно труднее идти, зато тише. В ночном деле лучше всего по-тихому. Наткнулись на кого — отошли, посмотрели, проверили. В драку не лезем, только смотрим. Ну, а уж если необходимо, глуши гранатой. Ночью граната — первейшее дело. А сам лег за кустом — и нет тебя. Ищи ветра в поле, — поучал Харин Гришку. — Не боишься?
— Нет. Вроде не боюсь.
— И правильно делаешь. Ночью мы хозяева. Особенно если местность известная. Ты, кстати, расскажи мне, что здесь и как. Парк в усадьбе густой?
— Густющий. Его лет двадцать не расчищали. Только мужики порубили немного со стороны станции, где до дому возить ближе. А тут — чистый лес.
— Что, большие баре жили?
— Да нет, так себе. Кроме парка и усадьбы, ничего у них нет. Землю поделили мужики.
— А при белых?
— Кто его знает. Сказывали, почти все из деревни ушли с нашими, одни бабы да старики остались.
— Понятно. Мужик землю отдавать не любит. А в доме бывал? Большой?
— Огромный. Я тут раз пять бывал, когда по миру ходил. Тут все время экономка жила, ласковая такая старушка. Здесь она сейчас или нет, не знаю.
Разведчики подошли к подножию невысокого холма. Одна, хорошо наезженная, дорога уходила по холму в парк, другая, заросшая лопухами и подорожником, сворачивала вправо, в обход Имения. У самого въезда в парк виднелись остатки полуразвалившегося шлагбаума.
— Вот эта, прямая, ведет к усадьбе, а это был большак. Теперь по нему не ездят, далеко мужикам в обгон стало. А раньше, когда через усадьбу не пускали, тут самое движение было, — объяснял Гришка, гордый тем, что может быть полезен такому опытному разведчику, как дядя Фома.
Бойцы медленно поднялись на холм. Деревья становились все гуще и скоро сплошной стеной заслонили темное вызвездившее небо. Харин спотыкался на неверной дороге, изредка чертыхался.
Вдруг деревья расступились, и слева показался заросший пруд.
— Вон, видите, дом стоит. Темный, его давно заколотили.
Харин и сам заметил просторную господскую усадьбу над прудом. Дом был, видимо, старинный. В центральной двухэтажной части его виднелся балкон. Два одноэтажных флигеля выступали по бокам. Дом был выстроен «покоем». Когда-то перед ним был цветник, а сейчас на этом месте буйно разрослись кусты.
Дорога опять раздвоилась. Одна побежала по глубокому овражку в парк, другая, срезая угол двора, шла прямо за дом. По обочинам ее стражами застыли серебристые тополя.
В одном из окошек правого флигеля мелькнул неясный свет.
— Стой! — Харин прижал своего проводника к земле. — Тут кто-то есть.
— Это комната экономки, я же говорил, что она здесь жила, — напомнил Гришка. — Может быть, и осталась.
— Подберемся поближе, посмотрим, что за экономка, — предложил Харин и осторожно двинулся вперед, снимая с плеча карабин.
Разведчики подошли к самому дому. Главный вход был наглухо заколочен. Окна на фасаде, закрытые ставнями, также были забиты. И только окошко угловой комнаты флигеля оставалось открытым. В нем-то и заметил Харин подозрительный свет. Фома осторожно заглянул в окно. У столика, на котором стояла большая керосиновая лампа с абажуром, сидела пожилая женщина и что-то шила. Комната утопала в полумраке.
— Она? — спросил Харин шепотом.
— Да, вроде. Кто еще может быть…
— Да… — протянул Харин. — А все же к ней идти опасно. Кто их разберет, этих старушек. Придется на станцию Костю везти. Мне этот дом что-то не по вкусу.
— Есть тут еще один домишко, — задумчива проговорил Гришка. — Вон там, за старой дорогой, стоит. В нем раньше лесник жил. Недалеко это — полверсты не будет.
— А сейчас кто там живет?
— Теперь никого нет. Лесник летом домой подался, в деревню.
— Так что же ты молчал, дурья твоя башка? Сразу бы сказал. Это как раз то, что нам требуется. Пойдем смотреть.
Разведчики быстро обогнули дом и по едва заметной тропинке углубились в. парк.
— Ну вот, Гимназист, тут и отлеживайся. Через два дня заедем за тобой. В случае чего уходи в сторону от станции, там овраг. А потом — по деревням. Крестьяне всегда все знают и смогут сказать, где мы. Знаешь, как у них? Беспроволочный телеграф, брат…
Дубов подоткнул шинель, которой был укрыт Воронцов, и легонько потрепал его по волосам:
— Отсыпайся тут. Ну, до свидания.
Харин молча пожал дружку руку. Потом оглянулся на командира и украдкой сунул Косте пару гранат- лимонок.
— На всякий случай. Мало ли что…
Он приподнялся, потом вздохнул и полез в карман. В полумраке зашуршала бумага. Потом Костя почувствовал, как Фома осторожно расстегивает нагрудный карман на его гимнастерке и сует туда бумажный сверточек, шуршащий и плоский.
— Вот, серники еще… Курилка ты, а как одной рукой кресать будешь? Пять штук, расщепишь — так все десять, добрые серники… Ну смотри, сынок.
В дверях он обернулся:
— Слушай, может, оставить тебе Гришку-то, а?
— Иди ты, чудило. Зачем мне здесь Гришка?
— Ну смотри.
Фома ушел. Некоторое время Воронцов еще различал шаги и негромкие голоса в ночной тиши, затем уже совсем далеко приглушенно зацокали копытами кони по заросшей старой дороге. Дорога, как он успел заметить, проходила внизу под склоном, на котором прилепился домик. Затем все стихло. Воронцов остался один.
…Эскадрон медленно двигался по заросшей лопухами, неезженой дороге. Справа на холме темнел парк. Избушка, в которой остался Воронцов, слилась с деревьями, словно растаяла в черной ночной листве могучих лип и разросшегося кустарника. Слева угадывались просторы полей и лугов, оттуда тянуло холодной сыростью, слабо пахло прелым сеном и дымком; далеко в стороне, казалось на самом краю поля, мерцал волчьим глазом одинокий огонек костра.
Дорога лениво огибала холм. Огонек уходил все дальше назад, запах дыма исчез, зато промозглая
