второй раз. Не так уж приятно купаться в середине сентября, особенно вечером. Он ухнул по-мальчишечьи и нырнул.
Темнота сгустилась, и под мостом почти ничего не было видно. До слуха сидящих на берегу долетали только всплески воды, глухие смешки. Кто-то воскликнул: «Холоднючая». Затем послышался бас: «Пусти, дура ты трехдюймовая, это я». Харин, видимо, столкнулся с товарищем в воде.
Через несколько минут Фома, скользя босыми ногами по мокрой глине, выбрался на берег и, встряхнувшись, как собака, подошел к Дубову.
— Нету, товарищ командир. Всю машину обыскали, нету и все. И на дне нету. Что скалишься, утопленник? — Харин обернулся к офицеру, который прислушивался к разговору.
— Портфеля не было, — сказал офицер.
Голос его дрогнул, и он замолчал. Видимо, понял, что не оставит его в живых командир красного отряда, чудом оказавшегося в тылу. Понял — и смотрел теперь с тоской на мокрых бойцов, суетившихся около речонки. Изо всех сил старался он не выказать страха и встретить смерть, как подобает кадровому офицеру бывшей императорской армии. Усилием воли кривил поручик губы в презрительной усмешке, и только посеревшее лицо да беспокойно рыскающие глаза выдавали его. Словно стремясь сократить невыносимое ожидание конца, он стал вдруг выкрикивать оскорбления.
— Сволочи, всех вас перевешают, голодранцы. Нет портфеля, болваны, нет, нет, нет… — голос офицера сорвался до истерического визга.
— Что смотришь, командир, пора кончать, — мрачно произнес Харин, прыгая на одной ноге и выбивая рукой воду из уха. — Костерок бы, обсушиться…
Офицер осекся. Такое будничное «Пора кончать» и вслед за этим о костре — дикари, для; них жизнь человека ничего не стоит…
Офицера увели.
Командир молчал и, не отрываясь, смотрел на воду. Небольшая речка у моста была запружена отфыркивающимися бойцами. У коней остались только коноводы, они поили лошадей и негромко переговаривались. На склоне ближайшего холма стоял выделенный в дозор сапер-разведчик Ступин и поглядывал по сторонам. На противоположном виднелся еще один боец.
Там же сидел Швах в позе, совсем не подходящей для часового, и давал купальщикам шуточные советы. Дубов прислушался.
— Эй, парень, брось эту корягу, под ней даже рака не найдешь, не то что портфель. Лезь на берег.
Красноармейцы беззлобно отругивались.
— Эх, мальчики, всю рыбку распугали, это же ж не река была, а красота, мечта рыбака и рыбки. И как вам нравится водичка? Удивительно мокрая для такой высохшей лужи и холодная. Кончали бы купанье. Мне за вас холодно, детки…
Дубов возмущенно крикнул:
— Швах, прекрати. Помог бы лучше.
— Так я же ж и говорю им — кончайте, а они не хотят. Мальчикам, видимо, нравится купаться. Пожалуйста, пусть мерзнут. А портфельчик я нашел. Сейчас обуюсь и представлю вам его по всей форме.
— Вот свинья! — донеслось из воды.
Швах почувствовал, что на этот раз он, пожалуй, хватил через край, и, не одеваясь, подбежал к Дубову с портфелем в руках.
Желтая кожа успела побуреть от воды, содержимое — несколько пакетов — слиплось, и чернила расплылись. Дубов, вскрыв первый попавшийся пакет, увидел, что текст можно будет кое-как разобрать.
«Совершенно секретно, — читал он. — Инструкция об использовании военнопленных». Интересно!
Дубов пробежал глазами бумагу и потемнел лицом. «Вот же сволочи!» Штаб «главнокомандующего вооруженными силами Юга России» доводил до сведения командиров белых частей и соединений, что всех пленных красноармейцев, за исключением комиссаров, которых надлежит расстреливать на месте, предлагается переодевать в белогвардейскую форму и посылать под угрозой пулемета впереди наступающих добровольческих полков и батальонов. Инструкция была длинная, продуманная и обстоятельная. Она предусматривала даже такие мелочи, как погоны, которые рекомендовалось наглухо вшивать, чтобы пленным не так легко было сорвать их с плеч. Пленных, которые отказывались надевать погоны, следовало «ликвидировать».
— И слово-то какое — ликвидировать, — удивленно проговорил Дубов. — Вот мерзавцы, вот подлецы! Пакеты надо срочно доставить командованию.
Он внимательно посмотрел на окруживших его красноармейцев. Одни так и стояли, мокрые, полуголые, другие — и их было большинство — уже успели одеться. Кого же послать?
Словно понимая, что командир сейчас делает про себя выбор, разведчики притихли. Слов нет, почетно пробраться в родную дивизию, доставить, важные документы командованию… Но, с другой стороны, покинуть отряд в самом начале рейда, когда он только приблизился к выполнению главной задачи? Этого никому не хотелось.
Тишину прорезал властный командирский голос:
— Швах!
Яков протолкался вперед и вытянулся перед командиром. Дубов придирчиво осмотрел его, обошел кругом, отошел в сторону и даже голову набок склонил, как бы оценивая разведчика. Потом заговорил вкрадчивым голосом, которого так не любил у командира Швах:
— Черт знает, вроде красноармеец как красноармеец… Сапоги, шинель, даже фуражка вроде на месте… Ты сам хоть понимаешь, что выкинул? Циркач чертов… А если бы на эту купель иорданскую кадеты налетели?
— Товарищ командир, так я же ж и говорил им — хватит… Не хотел я, чтоб мне больше не ходить…. — затараторил Швах.
— Надавать бы ему по шеям, чтобы думал наперед, — тихо буркнул санитар отряда Егоров и сплюнул презрительно. — Да что с него возьмешь, одно слово — дело швах…
— Свинья ты, — сказал Харин. — Еще друг называешься…
— Слышишь, Швах, что о тебе товарищи думают? — вкрадчивые нотки в голосе Дубова постепенно исчезали.
— Так точно.
— Ага, значит, слышишь. А до сознания доходит, или так, в одно ухо вошло — в другое вылетело?
— Товарищ командир, да я…
— Отставить разговоры! За нарушение воинской дисциплины, — голос Дубова стал жестким, — красноармейца Шваха с рейда снимаю! Ясно? Вернешься в дивизию. Ясно? — Командир поймал губами короткий ус, откусил несколько волосинок и зло сплюнул, словно поставил точку.
Швах сгорбился, как будто Дубов отхлестал его нагайкой. Молчали растерянно и разведчики: Шваха любили, к нему привыкли, и все ему прощалось до этого времени. Потом Харин шумно вздохнул и сказал приглушенно:
— Правильно.
— Доставишь пакет, — продолжал Дубов уже спокойнее, — и доложишь Устюгову, что я тебя с рейда снял, Ясно?
— Так точно, доложить Устюгову, что с рейда меня сняли.
— И если пакет проворонишь, лучше убирайся к чертовой матери в свою Одессу и думать забудь про дивизию, это ты понимаешь?
— Да чтоб мне… Да разве я… Не маленький, обидно даже, — забожился Яшка.
— Ладно, ладно… Садись-ка рядом, подумаем, как тебе лучше добираться до наших.
Через полчаса, когда совсем стемнело и небо усыпали крупные степные звезды, Швах был готов в
