было. Как будто сверху могильная плита лежит и давит, давит... а я бьюсь под ней и не могу, нет сил...
Он гладил меня по голове, по плечам, поднимал на руки и носил по комнате, как маленькую. Мне не становилось легче, наоборот – чувство опасности, нависшее над семьей, все сильнее сжимало меня в тиски, так, что казалось – еще чуть-чуть, и я задохнусь. Я просыпалась и кашляла, словно действительно нечем было дышать. Это состояние охватывало меня все плотнее, даже Новый год – свой любимый праздник – я провела в своей комнате, укрывшись с головой одеялом, и ни отец, ни муж так и не смогли уговорить меня спуститься вниз.
И, как апофеоз, явился мой Зорро, как про себя я окрестила того человека в маске. Его звонок застал меня в постели, лежащей по привычке уже с головой под одеялом.
– Саша, у меня есть просьба.
Больше всего на свете мне хотелось заорать и послать его куда подальше, и я уже набрала воздуха в легкие, но в последний момент, когда рот уже открылся, в голове вспышкой мелькнула картинка: горящая машина и в ней – Сашка. Я поперхнулась воздухом и закашлялась, давя в себе крик.
– Что с тобой? – недовольно спросил собеседник, и я выдавила:
– Простыла...
– Ничего, дорогая, поправишься.
– Что тебе нужно?
– Ты.
– Это не ответ.
– Ответ, – с нажимом произнес он. – Мне нужна ты. И я тебя получу, даже если для этого придется вырезать всю твою семью. Как твоего брата, – раздался гортанный смешок, и вот в этот момент я почему-то утратила чувство опасности.
Именно после слов о Семене мне все стало ясно. Этот человек убил не только его, но и Славу тоже. Именно в семье Бесо нужно искать корни всех бед. Пусть сам Бесо не причастен – но кто-то из его родни. Этот человек был родственником Бесо, я могла прозакладывать голову.
– Пошел ты! – выпалила я. – И больше никогда не смей меня беспокоить – меня или кого-то из моей семьи, иначе – клянусь – я найду тебя и убью. А как я умею это делать, ты видел.
– Ты сделала выбор, Саша, – сказал он почти ласково. – Теперь обижаться не на кого. Угадай, кого я сейчас вижу? Не можешь?
Я швырнула телефон на пол, вскочила и растоптала его, сильно поранив босую ступню острым осколком пластикового корпуса. Вид собственной крови только раззадорил меня и ввел в какой-то странный и ужасный раж. Я вдруг расхохоталась, как сумасшедшая жена графа Рочестера из «Джен Эйр», скинула пижаму и понеслась в гардеробную, оставляя за собой кровавые следы на белом ковровом покрытии. Наскоро забинтовав ногу, выхватила с полки кожаные брюки, свитер и кожаную косуху, нашарила среди обувных коробок ту, в которой хранились мои старые, видавшие виды берцы, и принялась лихорадочно одеваться.
Отец и Акела были в банке, позволить себе долгие праздники они не могли, и это мне только на руку – я хотя бы знала, где искать. Пробежав в кабинет отца, я открыла оружейный сейф, привинченный к полу, и вынула свой пистолет, прихватив две обоймы, рассовала все это добро по карманам и спустилась вниз, сняла с маленькой дощечки ключи от мотоцикла. Не соображая, что делаю и что собираюсь сделать дальше, я вылетела из дома и метнулась к гаражу.
«Харлей» стоял на прежнем месте, зажатый с двух сторон машинами, и я с большим трудом выволокла его на улицу, надела шлем и завела двигатель. Охранник на воротах был настолько удивлен и шокирован, что, видимо, по инерции нажал кнопку пульта, и ворота поехали в сторону, выпуская меня на улицу. Мотоцикл взревел, и я с удивлением отметила, что подняла его на заднее колесо. Снег летел во все стороны, а я думала не о том, что могу разбиться на скользкой и плохо укатанной трассе, а о том, что могу просто не успеть. Только теперь я отдала себе отчет в том, куда и зачем еду. Я неслась в город, чтобы спасти человека, без которого жизнь не представляла ни смысла, ни ценности.
Я опоздала на какие-то секунды... Как раз в тот момент, когда я со всей дури влетела на парковку, в дальнем ее углу показался бегущий к своему джипу Акела. Я не успела ни крикнуть, ни затормозить – раздался оглушительный взрыв, и машина заполыхала точно так, как было в моем минутном видении во время разговора с Зорро. Волной меня сшибло с мотоцикла и перекинуло через крышу припаркованного рядом автомобиля, я больно ударилась о крыло соседней машины и потом о землю. Шлем спас голову, но тело наполнилось болью, словно водой. Боль переливалась во мне, выплескиваясь наружу одним сплошным:
– А-а-а-а-а...
С усилием поднявшись сперва на четвереньки, а потом и на ноги, я, хромая и приволакивая ногу, поковыляла к горевшему джипу. Там уже суетилась банковская охрана с огнетушителями и ведрами с песком, кто-то схватил меня за руку, но я разразилась таким матом, что мужчина невольно разжал пальцы. Шлем мешал, я сорвала его, едва не отрезав голову ремешком, и отшвырнула в сторону. Голову сразу обдало морозным воздухом, стало как-то легче. Обогнув машину, я увидела страшное. Мой Сашка лежал на спине, глядя в небо единственным глазом, со второго сорвало черный кожаный кружок, и теперь на его месте зиял безобразный рубец. Пиджак и рубаха на груди обуглились, одна рука, прижатая к груди, напоминала коричнево-красную корягу. Прежде здоровая половина лица сейчас была еще ужаснее, чем вторая, изуродованная в юности. Акела сгорел заживо...
Я взвыла и рухнула около него, сгребая под себя руками почерневший от копоти снег. Рядом оказались чьи-то ноги, и голос отца вдруг отчетливо произнес:
– Встань! Сейчас же встань и не вой, как по покойнику! Он жив, реанимация уже едет.
Я не верила ни словам, ни собственным глазам – Сашка действительно дышал, правда, при помощи кислородного мешка, который раздувал у его лица Борис.
– Саша... Сашенька, прости меня, это я виновата... это я...
– Александра, мать твою! – заорал отец и рывком поднял меня на ноги.
Я болталась и обвисала, не прекращая кричать, и тогда он крепко врезал мне по лицу раз и второй. Это было так неожиданно и так больно, что я моментально закрыла рот и взглянула на отца глазами, полными слез:
– Ты... ты никогда...
– Ну-ну, все-все, Кнопка, – папа прижал меня к себе, впечатал лицом в пиджак, но я только повторяла тоном обиженного ребенка:
– Ты же никогда... никогда раньше... как ты мог... ты... ты ведь не бил меня!
– Прости, Санька, иначе нельзя было. Возьми себя в руки, ты же Гельман!
– Я Сайгачева, слышишь?! И это мой муж! – Я вырвалась и повернулась туда, где уже бригада реаниматоров, взявшаяся невесть откуда, укладывала на носилки моего Сашку.
– Успокойся, сказал! – жестко велел отец, хватая меня за руку так, что я охнула. – С ним все будет в порядке.
Повернувшийся к нам врач неожиданно улыбнулся и подмигнул мне:
– Починим супруга вашего – будет лучше нового! Он физически крепкий, выдержит.
– Мне не надо нового... мне никого не надо, только его.
– Тогда тем более починим, – уверенно пообещал врач и легко вспрыгнул в салон реанимобиля.
Машина, воя сиреной и сверкая синей мигалкой, вылетела со двора. Когда звук сирены стал почти неслышен, я вдруг ощутила страшную слабость и одновременно боль во всем теле. Охнув, я легла на снег и закрыла глаза. Папа в испуге присел около меня и затряс:
– Саня, Санька, что с тобой?! Эй, вызовите еще «Скорую»! – крикнул он охране, но я помотала головой, так и не открыв глаз:
– Не надо... я полежу немного – и пройдет...
Ночевать я осталась в больнице, в пустой палате рядом с ожоговой реанимацией, где на аппарате ИВЛ лежал укутанный бинтами, как мумия, Акела. И этого бы мне не видать, если бы не папа, понявший, что бороться бесполезно, легче заплатить кому надо и оставить меня в покое.
– Пистолет отдай, – тихо шепнул он мне, улучив момент, но я отказалась:
