– И не подумаю.
– Что – будешь тут в ВОХР играться?! – зло зашипел отец. – А ну как менты нагрянут? А ты тут со стволом в кармане?!
– Ну, так сделай, чтобы не нагрянули, – невозмутимо отрезала я.
– Дура! Загремишь ведь!
– Не боись, прорвемся, отец, – устало проговорила я и легла на кровать прямо в куртке и берцах. – Попроси, чтобы анальгину мне хоть дали, что ли, разрывается все...
Отец только рукой махнул и пошел искать заведующего.
Я лежала на спине, и перед глазами мелькали мухи – стопроцентное сотрясение мозга. Зверски тошнило и очень хотелось спать, но я знала, что мне нельзя делать этого. Могу отключиться и не услышать, если что-то произойдет. Папа принес упаковку таблеток, и я, с трудом поднявшись, выдавила несколько штук в горсть и запила водой из-под крана.
– Сдурела совсем, – прокомментировал папенька со вздохом.
– Слушай, что я сейчас скажу. – Я села на кровать, придерживаясь за спинку, чтобы не свалиться. – Ищи в родне Бесо. Ищи, папа – это оттуда. Я не могу доказать, но чувствую. Семена застрелил кто-то из них, тот, кто жив. Рамзес был не один, он вообще пешка, а рулит кто-то другой.
Папа наморщил лоб, но я видела, что он верит мне и старается прикинуть, кто бы это мог быть. Я же не могла предложить ничего, кроме грузинского акцента в странно знакомом голосе звонившего мне человека.
– Саня, да у него ведь одни девки в родне-то, – со вздохом сказал он через какое-то время. – Всегда сына хотел. Зятьям его ни к чему – они и без Бесо парни упакованные, один вообще американец. Нет, Кнопка, ошиблась ты...
– Папа, НЕТ! – Я повысила голос, и отец снова поморщился. – Я не могу объяснить, но у меня в голове что-то крутится, что-то, о чем я знаю, но никак не могу вспомнить.
– Дурь у тебя вертится, Сашка. Домой тебе надо, в постель, и успокоительного стакан.
– Постель есть и здесь, а так-то я и не нервничаю. Папа, вспомни, это очень важно. Есть кто-то, кому мы поперек горла – кто-то из семьи Бесо.
– Заладила... – буркнул папа, поднимаясь. – Ладно, ты лежи, я домой поеду, сюда Никиту пришлю, а пока Борьку оставлю, чтоб за дверью посидел – мало ли.
Это кстати. Я не слишком надеялась на свой изрядно потрепанный сегодня организм, поэтому от присутствия Бориса не отказалась.
Не помню, в какой момент я уснула, зато разбудили меня бесцеремонно и даже по-хамски. Я открыла глаза, чтобы сказать трясшему меня за плечи человеку, что думаю по поводу подобного обращения, но увидела только бешеные глаза из-под сдвинутого на брови голубого колпака:
– От вашей семейки одни неприятности! – гремел заведующий, почти волоком стаскивая меня с кровати. – Это что ж за дела такие, а?! Стоит только оказаться здесь кому-то из ваших, и больница напоминает учебный террористический центр!
– Так, стоп! – перебила я. – Помедленнее, потише и внятно – что произошло?
– А ты спала и не слышала?! Стрельба тут была, милочка, вот представьте себе – настоящая стрельба, и даже меткая местами!
Дальше я уже не стала выслушивать остроты доморощенного юмориста, отпихнула его безо всякого почтения и, схватив положенную мне белую накидку и бахилы, рванула в коридор. Бахилы полетели на пол, а я дернула дверь палаты, где лежал Сашка. Над ним колдовали медсестра и молодой парень в халате, и по их спокойным и размеренным движениям я поняла, что с мужем все в порядке – идет плановая перевязка.
– Простите, – пробормотала я, пятясь за дверь в своих берцах и подхватывая спадающую с плеч накидку.
Бориса не было, а на стене у двери красовалось буроватое пятно, напоминавшее кляксу. Подошедшая санитарка грубовато оттеснила меня плечом и принялась тряпкой стирать его, бурча под нос:
– Ходят тут... грязищу тягают... закон им не писан! Ишь, кровищей стену заляпали – ровно на бойне!
– Что тут было? – шепотом спросила я, и санитарка скосила глаза в мою сторону:
– А то не знаешь? Подстрелили бугая из ваших-то. Ночью оголец какой-то пришел, сказал – студент, мол, на практику, ночное дежурство. И пошел по палатам вроде как с обходом... А сюда ваш-то его и не пустил... А он развернулся и из револьверта в него...
– Из револьвера, – машинально поправила я, и санитарка взвилась:
– Грамотная?! А вот накось тряпку тебе, грамотная, да и вытирай тут за своими! Не наймовалась я на страсти такие на старости лет! – И, в самом деле сунув мне тряпку, удалилась.
Я растерянно стояла посреди коридора с мокрой тряпкой, отчаянно вонявшей дезраствором, и пыталась сообразить, что произошло в этом проходном дворе. Зачем им тут охрана? Для бутафории? Второй раз за два года повторяется история один в один. Только в прошлый раз на месте Акелы лежал отец, а реанимация была кардиологическая. Безотказная схема, я смотрю. Нарядился в халат – и гуляй где хочешь, а с собой хоть «Муху» притащи – никому дела нет. Порядочки...
Швырнув тряпку в угол, я пошла разыскивать врача. Оказалось, что у Бориса прострелено плечо, и он в послеоперационной палате хирургии. Ничего серьезного. А «практиканта» больничная охрана таки изловила и сдала в райотдел. Нужно срочно позвонить папе, но телефона у меня не имелось. Пришлось пойти на компромисс. Взамен на обещание как можно скорее забрать мужа в другое лечебное учреждение я получила мобильник одного из докторов и набрала номер отца. Услышав новости, папа первым делом стал выспрашивать, что со мной.
– Не до того! Я выспалась зато. Слушай, папа, надо потрясти этого студента, пока он свежий. Может, ты позвонишь Маросейкину?
Полковник был старым папиным должником и добра не забывал, но, надо отдать должное моему родителю, тот никогда не использовал это в своих целях. Только мне Маросейкин помог однажды и по собственной инициативе, когда примерно в такой же ситуации нужно было вывезти отца из больницы и доставить домой. Думаю, что и сейчас он не откажет, дело-то плевое – закрыть задержанного в отдельный тихий кабинет с шумоизолирующими стенами, а под видом адвоката запустить туда кого-нибудь из папиных ребят. Или самого папу – если захочет.
Папа захотел. И разговор, который он мне вкратце пересказал, приехав в больницу через три часа, оказался коротким и эффективным. Ну, печень орган нежный, страшно не любит, когда в него – кулаком. Зато теперь мы четко понимали, что опасность висит до сих пор, и опасность куда более серьезная. Акелу нужно было срочно увозить, и это Маросейкин тоже взял на себя. Дежавю...
Однако заведующий собирался проститься с нами куда раньше, чем подъедут люди на микроавтобусе, а потому после перевязки Сашку укололи наркотиком и погрузили на каталку, собираясь вывезти пока в холл приемного отделения. Это мне не понравилось – там огромные окна- витрины, все как на ладони.
– Я вас прошу – не вывозите его пока! Пожалуйста, только не вывозите на улицу! Пусть сперва ОМОН подъедет! – Я вцепилась в рукав халата заведующего отделением, и он, совершенно одуревший от нашего многоголосого присутствия в его владениях, буркнул:
– Да что случится-то? Простудить боитесь?
Очередная его острота мне снова не понравилась, и я выразилась прямо и откровенно:
– Ага, сквозняков опасаюсь, до дыр в голове! Знаете, есть такие сквознякообразующие устройства, называются снайперская винтовка Драгунова? Так вот из них сквозит за милую душу! И я не хочу, чтобы эта участь постигла моего мужа, ясно вам, доктор?
– Ясно, – растерянно пробормотал напуганный лекарь. – Хорошо, дождемся ОМОНа.
Спецы от полковника Маросейкина явились буквально тут же и наскоро осмотрели все, но ничего подозрительного нигде не обнаружили. У меня же внутри ворочался комок страха. Я интуитивно чувствовала опасность и боялась, что не ошибаюсь. Оставив папу около Акелы, я пошла наперерез двигавшемуся от машины к приемному покою полковнику.
– Погодите еще пару минут, а? – попросила я уже Маросейкина, и тот удивленно уставился на
