чувствующими созданиями, способными уважать права животных, недостижима. У них есть две причины придерживаться такого мнения. Во-первых, большинству людей не свойственно уважать жизнь, если она не человеческая. Во-вторых, угнетение животных — это черта, свойственная нашему обществу. В этой главе я объясню, что имеется в виду под первой причиной, а вторую оставлю для следующей главы.
Когда мы размышляем о том, как должны обращаться с животными, мы рассматриваем этические принципы. Этикой обычно заведуют философы, которые апеллируют к человеческой логике посредством разумных аргументов относительно того, как люди должны себя вести. Однако освободители считают, что интеллектуальный подход к изменению человечества с этической, или моральной, стороны обречен на провал. Они думают так потому, что этика имеет небольшое отношение к рассудку. Любые доводы не дойдут до человека, вложившего денежные средства в определенную практику. Человеческий разум обладает колоссальной способностью изолировать себя от любых увещеваний, баррикадируясь от моральной аргументации.
Люди действуют, руководствуясь велением сердца, а не разума. Это знает каждый продавец. Он продают не сам товар, а чувства, которые этот товар вызывает в людях. Детям эта техника тоже хорошо знакома. Истерика со слезами куда более эффективна в работе с родителями в направлении выполнения желаний, нежели конструктивный диалог. Люди делают то, что, как они чувствуют, хорошо, и избегают того, что им кажется плохим. Они используют рассудок только для оправдания своих ощущений.
Философы — тоже люди. Они, подобно все остальным, начинают проповедовать то, как они чувствуют, правильно. Они пользуются интуицией и только потом формулируют аргументы для оправдания своих чувств. Обывателей, которым есть дело до этических принципов, касающихся отношений с окружающим миром, разумеется, привлекают философские теории и доводы, которые отражают и подтверждают то, что он и так уже чувствуют. Таким образом, интеллектуальные аргументы, призывающие людей относиться к животным с уважением, становятся неэффективными, если только люди уже не чувствуют, что животные заслуживают уважения.
Большинство людей даже не реагирует на интеллектуальные аргументы, касающиеся этики. Когда их спрашивают, почему они едят животных, они говорят, например: «Мне нравится вкус мяса». Когда их загоняют в угол доводами, показывая, насколько они непоследовательны в своем отношении к людям и животным, объясняя им, что они — спесишисты, они говорят: «Да, я — спесишист! Да, я непоследователен! Я смирюсь с этим». Даже после того, как ты покажешь им, что делают с животными на предприятиях интенсивного скотоводства и на бойнях, даже после того, как ты расскажешь им, что ежегодно эта участь настигает миллиарды живых существ, они продолжают есть плоть; разве что, возможно, отводят глаза, проходя мимо наиболее живописных мясных лавок. Их поведение — это явно не вопрос невежества. Просто слова не действуют на глухих. Потому что слова не способны изменить поведение людей. Это могут сделать только чувства.
В качестве простой иллюстрации этой истины освободители приводят пример работников скотобоен. Этим людям совершенно ясно, что они делают. Нет смысла говорить им об убийстве животных. Они легко уживаются со всеми имеющимися фактами. И продолжают убивать. Почему? Освободители утверждают: так происходит потому, что люди хоть и знают, что делают, но не чувствуют, насколько это плохо.
В итоге освободители приходят к выводу, что прибегать к этике, желая доказать «доказать» тот факт, что право животных на жизнь нужно уважать, бесполезно. Просто одни чувствуют, что эксплуатировать животных неправильно, а другие приемлют использование животных для собственных нужд. Все аргументы в пользу эксплуатации — лишь занавес, игры разума, призванные оправдать чьи-то чувства. Вот почему освободители считают, что нам никогда не освободить животных, беседуя с угнетателями об этике.
Они спрашивают: «Почему одни люди уважают животных, а другие — нет?». Они знают, что для ответа на этот вопрос, нужно задать другой, более глубокий: «Что заставляет человека считаться с нуждами окружающих?». Ответ прост: человек принимает в расчет чужие чувства, только когда это касается его собственных, особенно если речь идет о боли или удовольствии. Если нам кто-то нравится, нам доставляет удовольствие проводить с ним время. Наше поведение к этому человеку мотивировано наслаждением, которое мы получаем от близости к нему. При этом мы будем всячески избегать персоны, которая причиняет нам боль. До тех пор, пока кто-то будет делать нам добро или зло, пока кто-то будет влиять на нашу жизнь, мы будем задумываться над тем, как вести себя с этим человеком.
Но если боль и удовольствие представляют собой две сильные мотивации, то можно задаться вопросом, какая из них сильнее. Освободители указывают, что в работах теоретиков нравственного развития, таких как Маслоу и Эриксон, говорится о том, что люди в первую очередь должны достичь определенной безопасности и удовлетворения своих базовых потребностей, прежде чем подняться на более высокий уровень личной самореализации и счастья. Это означает, что в качестве предпосылок для счастливой жизни людям нужно наполнить желудки, согреться и получить крышу над головой. Без выполнения этих базовых потребностей люди будут ощущать дискомфорт и связанное с ним чувство страха. А подавленные дискомфортом и страхом, люди не смогут должным образом развиться как счастливые, удовлетворенные создания.
Кроме того, боль и страх могут заставить высокоразвитого с нравственной точки зрения человека вести себя сообразно низшему уровню эгоистичного удовлетворения базовых потребностей. Даже самый благородный, жалостливый, дружелюбный индивид может превратиться в кровожадную тварь при определенных условиях страха и боли. Так происходит, говорят освободители, потому, что боль на базовом, фундаментальном уровне — это более сильная мотивация, чем удовольствие.
Освободители подтверждают эти предположения собственными наблюдениями. Например, человек не может наслаждаться жизнью, если у него болит голова. Боль затмевает удовольствие. Вдобавок когда тебе нездоровится, твоя забота о других улетучивается, выявляя основополагающий личный интерес поправиться как можно скорее. В биологическом смысле это очень важный момент. Боль указывает организму на то, что он в опасности и может быть поврежден, напоминает об угрозе смерти. Удовольствие воспринимается организмом как роскошь, допустимая лишь тогда, когда удовлетворены базовые потребности, необходимые для выживания.
В связи с этим освободители убеждены, что боль — куда более мощный стимулятор для мотивации людей, чем удовольствие. Страх, как компонент дискомфорта, это чрезвычайно эффективное средство для контроля человеческого поведения. Страх — это форма эмоциональной боли. В отличие от проявлений физической боли, страх может мотивировать людей без физического контакта. И в повседневной жизни страх постоянно применяется для того, чтобы контролировать людей. Например, страх попасть в тюрьму отбивает у многих людей охоту нарушать законы. Начальство контролирует подчиненных страхом увольнения. Федеральная налоговая служба заставляет налогоплательщиков подчиняться, пугая их аудиторскими проверками. Рекламодатели стремятся породить в сознании потребителей ощущение необходимости определенных товаров и используют страх для создания у людей ощущения, что без этих товаров они будут страдать, потому что не смогут удовлетворить свою потребность в них.
Разумеется, порой страх толкает людей в противоположном направлении. Например, кто-то может верить в то, что есть мясо неполезно и стараться избегать его, чтобы не заболеть. Однако этот человек может побояться потерять свою едящую мясо супругу, потому что ей это покажется слишком необычным и экстремальным. В случае такого человека решающую роль играет то, какой страх окажется сильнее.
Все, кто заинтересован во влиянии на поведение людей, использует страх, как инструмент манипуляции. Учитывая эту особенность человеческой натуры, освободители считают, что изменение поведения людей требует, чтобы страх и боль от выполнения нежелательных действий превосходили страх и боль от их невыполнения.
Перенося эту логику на борьбу с угнетением животных, освободители утверждают, что есть куда больший смысл заставить людей бояться того, что с ними может произойти, если они продолжат угнетать животных, чем вести дебаты об этических последствиях их поступков.
