П. Мы все знаем скорбь в разных ее степенях.
К. Печаль, ощущение беспомощности, невозможность найти выход. Вызывает ли это отчаяние?
П. Это и есть отчаяние. С чем же вы не согласны?
К. Я бы не назвал это отчаянием. Давайте продвигаться медленно. Надо нащупать правильный путь.
Мой сын умер и это я называю скорбью. Я потерял его, я никогда его не увижу. Я жил с ним, мы играли вместе; все это кончилось, и я осознаю, как бесконечно я одинок. Назовете ли вы это чувство, это ощущение одиночества, отсутствия близкого человека -назовете ли вы это отчаянием? Или это глубокое ощущение полного отсутствия взаимоотношений с кем-либо – это одиночество? Назовете ли вы одиночество отчаянием?
П. Вы пользуетесь словом, чтобы описать некую ситуацию.
К. Я дам описание ситуации.
П. Вы можете применить слово «скорбь» или слово «отчаяние», но ситуация будет все та же.
К. Что это, как найти из этого выход, что предпринять по отношению к этому?
П. Нет, вы сказали: «Оставайтесь со скорбью».
Является ли скорбь суммированием всей энергии?
К. Мне это не ясно.
П. Вы говорили, что в глубине скорби происходит суммирование всей энергии. То другое должно быть таким же по природе.
К. Я понял то, что вы говорите. В прошлый раз К.
сказал, что скорбь – это сущность всей энергии, квинтэссенция энергии. Вся энергия сосредоточена там, я думаю, что это верно. Так вот, является ли это фактом, действительностью?
П. Сегодня утром у меня было другое ощущение того, что я называю отчаяньем. Это ощущение было полным, абсолютным. Любое утверждение, которое я теперь выскажу, заставит меня отойти от него.
К. Послушайте, П., кажется, это стало мне ясно.
Мой сын умер, и я не знаю, что в это включено. Это факт, и ничто не может его изменить. Является ли отказ принять факт отчаяньем? Я полностью принимаю факт смерти моего сына, я ничего не могу с этим поделать. Он ушел, я остаюсь с этим фактом. Я не называю это отчаяньем. Я вообще не применяю к этому никакого наименования. Я остаюсь с конкретным фактом, что все кончено. Что вы скажете?
Можете вы остаться с этим фактом, не делая никакого движения, чтобы уйти от него?
П. Значит ли это, что скорбь и отчаяние не являются не подлежащим изменению фактом?
К. Нет… Давайте продвигаться медленно, серьезно. Я любил своего сына, и внезапно он ушел. Как результат появляется потрясающее ощущение энергии, иэто называется скорбью. Верно? Слово «скорбь» – указание на факт; остается только этот факт. Это не отчаяние. Давайте продвигаться от этого. Я хочу понять, что происходит фактически, когда возникает этот огромный кризис и ум осознает, что все формы бегства – это проекция в будущее. И остается с фактом, не предпринимая никакого движения. Могу ли я, может ли ум остаться с этим непоколебимым фактом, не пытаясь уйти от него? Попробуем изложить это очень просто. Я рассержен, возмущен, ибо я посвятил чему-то всю свою жизнь, а кто-то совершил предательство. Я вне себя от возмущения. Это возмущение является энергией. Вы следите? Я ничего не предпринял в отношении этой энергии. Это накапливание всей вашей энергии, выражающейся как возмущение, озлобление. Могу я остаться с этой злостью, с этим возмущением? ничего не предпринимая, не проявляя во вне, не рационализируя, просто пребывая в этом? Возможно ли это? И что происходит? Я бы даже не назвал это отчаяньем.
А. Не назвали бы вы это состоянием депрессии?
К. Нет, нет. Это реакция. Я остаюсь с этим. Оно само скажет мне. Я не собираюсь назвать это депрессией. Это означало бы, что я оказываю какое-то воздействие.
А. Я говорю, что имеется больной, имеется некая инфекция и лихорадочное состояние, свидетельствующее о наличии инфекции. Таким путем я наблюдал за своим раздражением, не пытаясь предпринять что-либо в отношении него.
К. Нет, А., я не имею в виду, что вы его наблюдаете.
Вы есть это полное возмущение и злость, вы -энергия этой злости.
А. Нет никакой энергии. Имеется лишь чувство полной беспомощности.
К. Нет. Мне кажется, что я понял, о чем говорит П., а именно: я начинаю понимать, что запутался в сети, которую сам создал, и я не могу двинуться, я парализован. Будет ли это отчаяньем?
ДЖИС. Если женщина, не умеющая плавать, видит, что ее сын тонет, тогда, я полагаю, она испытывает подлинное отчаяние, ибо она знает, что он мог бы быть спасен, но что она не в состоянии это сделать.
К. Прекрасно, сэр. Но я думаю, что мы уходим в сторону от чего-то. Мы теперь описываем различными способами смысл отчаяния, скорби, всего этого.
А. То состояние, которое вы сейчас описывали, и то, о котором говорила П., отличаются от раздражения. Раздражение – это реакция на поведение когото другого. А мы имеем в виду реакцию на свое собственное положение.
К. Это не реакция, но осознание своей собственной недостаточности, и эта недостаточность, не поверхностная, а в самой глубине, является отчаянием, не так ли?
ФВ. Не есть ли это нечто гораздо большее? Осознание недостаточности кажется мне сомнительным, ибо при этом имеется уже элемент нежелания примириться с этой недостаточностью и принять ее.
П. Как вы можете это знать?
ФВ. Я пытался придти к этому из сказанного вами.
К. Послушайте, ФВ., вы или чувствуете это, или это не является фактом. Я хотел бы спросить, могли бы вы сказать, что у вас когда-либо было ощущение абсолютной недостаточности?
ФВ. Я не помню, я не знаю.
К. Так вот, я прихожу к вам и говорю, что я ощущал эту абсолютную недостаточность, и я хочу ее понять: она кипит во мне, и я в отчаянном состоянии из-за нее. Что вы предприняли бы по этому поводу? Как бы вы помогли мне уйти за пределы этого?
ФВ. Я знаю нечто, весьма схожее с этим, например, я не в состоянии понять большую часть того, что происходит в нашей жизни, и я так же вижу, что мозг совершенно не в состоянии понять. Так вот, если вы имеете в виду эту недостаточность, я ее осознаю.
К. Сэр, я сознаю в себе эту недостаточность. И я стараюсь заполнить ее разными вещами. И я вижу, что хотя я ее заполняю, пустота остается. Я дошел до той точки, когда мне становится ясно, что недостаточность не может быть стерта, заполнена. Это подлинная скорбь или отчаяние. То ли это, П.? Вглядитесь, я хочу дойти до чего-то. Мой сын умер. Я не только в отчаянии, я испытываю глубокий шок. У меня глубокое ощущение утраты, которое я называю скорбью. Моя инстинктивная реакция – убежать от этого, объяснить, что-то предпринять. Но я сознаю бесполезность всего этого и никак не действую. Я не назову это скорбью или отчаянием, или раздражением, но я вижу только факт и ничего другого. Все остальное не является фактом. И что тогда происходит? Вот это я и хочу выяснить. Если это отчаяние, и вы остаетесь с ним без малейшего движения мысли, что происходит? Вот о чем мы должны провести дискуссию.
Р. Это очень трудно, ибо мысль говорит: «Останься с этим», и это опять-таки мысль.
К. Нет, это интеллектуальная игра. Это абсолютно не обосновано. Я стою перед не подлежащим изменению фактом и подхожу к нему с отчаянным желанием изменить его, какая бы ни была у меня причина – любовь, привязанность, любой мотив, и я начинаю бороться с ним, но факт не может быть изменен. Могу ли я встретить факт лицом к лицу, без ощущения надежды, отчаяния, всех этих словесных построений, сказав просто: «Да, я – то, чем я являюсь»? Я полагаю, тогда произойдет какое-то взрывное действие, если я смогу остаться там.
А. Сэр, прежде, чем это произойдет, должно быть проведено какое-то очищение; как мне представляется, необходимо очищение сердца.
К. Я бы не назвал это очищением, А., вы знаете, что такое скорбь, не так ли? Можете ли вы остаться с ней без малейшего движения? Что происходит, когда нет движения? Я подхожу к этому. Мой сын умер, это не поддающийся изменению непоколебимый факт, и когда я остаюсь с ним, что также является непоколебимым фактом, эти два факта сталкиваются.
